Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

– Не может быть! И что я сказал? И как я сказал?

– Вы сказали примерно так… – заявил Стас, взяв в руки злополучный журнал, откинувшись и покачиваясь на стуле, на задних его ножках. – Вот, Айка, молодец Айка! И света много, и вообще шедевр! Миша, учись выбирать художников! …Примерно так вы сказали.

Успенский засмеялся, почесал ухо и попросил, чтобы мы кинули в него журналом. Журнал полетел обратно. Прицельно рассмотрев злополучный разворот, мэтр сказал:

– Ума не приложу, как я мог это одобрить, а потом ещё и забыть! Ладно. А вроде и не плохо, да?

– Да отлично! – хором выдали мы. – И света много, и пространство решено, и форма стиха обыграна.

– Да ну вас! – фыркнул Успенский. – Несерьёзные вы люди, детские писатели! Зачем только я с вами связался? Делайте, что хотите, мне всё равно!

…Вскоре ему и в самом деле стало всё равно, он потерял интерес к журналам. Да и «Чебурашка» спустя некоторое время перестал выходить. Продавался от отлично, но были некоторые другие проблемы.

Кстати, образ Чебурашки в журнале отличался от привычного. Например, у него был полосатый пушистый хвост, как у котёнка. Читатели приняли такую трансформацию спокойно. Поступило лишь несколько звонков от возмущенных бабушек («Вы что, не знаете, как выглядит Чебурашка? А вот мы пока-а-жем Успенскому ваше творчество!» – «Да он в курсе, не волнуйтесь! Каждый номер одобряет, мы самоуправством не занимаемся!» – «Да? Ну тогда другое дело…») и агрессивного папы («Я на вас в суд подам за такого Чебура! На всех подам! Сегодня же!» – «Подавайте, это ваше право…»). Остальных нисколько не волновало, есть у малыша с круглыми ушами некруглый хвост или нет…

Так сложилось, что после «Чебурашки» я писала сценарии, а также была шеф-редактором познавательно-развлекательной телепередачи по произведениям Успенского «Советы профессора Чайникова». В этот процесс Эдуард Николаевич совсем уже не вмешивался, но передачи смотрел, во всяком случае, первые десять – точно. Всего вышло 52 серии, а занятная история получилось с самой первой серией. Успенский должен был сыграть сам себя. По моему сценарию. Встретиться со своими героями, о чём-то там с ними поговорить, представить их зрителям. Прежде чем садиться писать, я позвонила:

– Эдуард Николаевич, я планирую сделать так-то и так-то, как вы считаете…

– Ой, Айка, не морочь мне голову! Пиши как хочешь!

– Да, но это же вам на камеру говорить! Играть…

– Ну и что? Что я, не сыграю, что ты там напишешь на десять минут?!

– Да, но вдруг вам не понра…

– Понра! Пиши давай.

Хорошо-о-о. Я пишу, шлю ему. Он отвечает, мол, получил, прочёл, всё отлично.

День съёмки. Меня на площадке нет – я же сценарист, моё дело сделано, зачем мне там быть? Тем более суббота, выходной (а у меня по-прежнему полная загрузка в издательстве, одни журналы сменяются другими). Вдруг звонок продюсера, Ноны Агаджановой, а фоном – голос режиссёра, Дани Руденко. И они хором:

– Спасай!!! Успенский пришёл, по сценарию ничего не сказал, в камеру рукой помахал: здравствуйте дети, смотрите новую передачу и будьте счастливы! И ушёл. А у нас один съёмочный день. И нужен срочно текст минут на десять!

– Так у вас же в почте второй файл, – говорю я. – Со сценарием на тот случай, если Эдуард Николаевич вообще не придёт или скажет совсем не то.

Большой ребёнок. Быстрый. Умный. Активный.

Что-то из его творчества мне очень нравится, что-то не нравится совсем. Но в одном Эдуард Николаевич точно был гениален: он вовремя и умело понял, что эпоха просто-писателей прошла, что теперь хороший писатель должен быть ещё и хорошим менеджером, уметь себя подать и – да, продать. Такова жизнь. Которая у нас пока есть, а у него уже, увы, нет.

Вспоминая «чебурашкины пятницы» я жалею только об одном. Нам всем было так хорошо, что мы не думали о том, чтобы снять видео или на диктофон встречи записывать. Даже фотографию ни одну на память не сделали. Дураки.

Борис Львович

* * *

Успенский был человек боя! Он воевал постоянно и сразу на несколько фронтов. Это были и благородные войны – такие, например, как бой с Советской властью за авторские права, в результате которого его едва не запихнули в психушку с диагнозом «вялотекущая шизофрения».

А иногда вцеплялся в человека, который «ни сном, ни духом», и давай воевать! А через месяц остывал, забывал и опять становился с ним другом не разлей вода…

Я однажды спросил его: «Эдик, чего ты всё время воюешь? Брось ты это дело, не трать силы на ерунду…» – «Бор-ря! – прокричал он мне в трубку. – Если я с утра не знаю, с кем я сегодня воюю, мне скучно жить!» – «Эдик, – говорю, – ты же великий детский писатель. Пиши!» – «Я и пишу, – ответил он, – с восьми утра до одиннадцати! А потом ещё целый день что делать?»