Жил-был раз, жил-был два

Поль поднялся с гримасой боли на лице, обеими руками опираясь на здоровое колено. Они прошли через тяжелую герметичную дверь. Температура здесь была не выше десяти градусов; в помещении без окон и с низкими потолками горел яркий свет, что еще сильнее подчеркивало его больничную атмосферу. Размеры комнаты не превышали тридцати квадратных метров, и тут имелось все необходимое для проведения консервации тел. Большая раковина, сливные трубы, вентиляционная система, автоклав для стерилизации инструментов, оборудование для дренажа. Все было чистым, продезинфицированным. Поль заметил два приоткрытых и пустых выдвижных ящика, как в морге. Подошел к оцинкованному столу, стоявшему в центре. Замер, задумавшись, потом повернулся к собеседнику:

– Как доставляются тела?

– Через гараж, он прямо рядом с центральным холлом, в который вы и вошли. Оттуда есть прямой доступ в коридор, а там каталка, чтобы легче преодолеть последние метры. После обработки тела перемещаются в зал прощаний, чтобы семьи могли там собраться.

– Тела могут оставаться здесь на ночь?

– Да. Когда они прибывают поздно или в выходные, их помещают в один из двух охлаждаемых боксов и, как правило, ими занимаются на следующий день.

Поль провел пальцами по ледяному металлу, оглядел углы, потом направился к одному из вышеозначенных боксов, чью внутреннюю температуру контролировал термостат. Трупный запах здесь был сильнее.

– Я попрошу вас быть со мной откровенным. Какие-либо действия вашего патрона могли свидетельствовать о том, что он питал определенную склонность к мертвецам?

– Определенную склонность? Что вы хотите сказать?

– Был ли он из тех, кто фотографирует трупы? Кто прикасается к ним не чисто профессионально? Вы испытывали когда-нибудь чувство неловкости из-за его действий?

Лицо Юрона побагровело от гнева.

– Вы что, принимаете нас за каких-то психопатов? Конечно нет, ничего подобного здесь никогда не бывало! Давид был настоящим профессионалом и всегда проявлял к умершим крайнее уважение. Нельзя заниматься таким ремеслом, если не уважаешь усопших.

Поль сильно его задел, но он здесь не для того, чтобы проявлять деликатность. Он открыл галерею фотографий в своем телефоне и показал их танатопрактику:

– Я не на пустом месте задаю такие вопросы. Мы обнаружили эти снимки в пристройке к шале Давида. Они были распечатаны и аккуратно помещены в альбом. Их там около тридцати. Мне бы хотелось, чтобы вы глянули.

Юрон нацепил очки, висевшие на шнурке у него на шее. Его седые брови исчезли за толстой оправой, когда он нахмурился. Он прошелся по экрану указательным пальцем:

– Ну и дела…

– Как по-вашему, эта комната могла служить декорацией для того, что вы видите?

– Трудно сказать. У нас есть подобная ткань, ну, как и в любом оборудованном зале или морге. Стол плохо видно. Кроме самого предмета, все остальное расплывчато. Ничего не могу вам сказать… Но, господи, что это все означает?

Поль подошел и встал рядом:

– Давид, возможно, устраивал свои мизансцены, когда оставался один, например ночью. Ему достаточно было просто спуститься сюда из квартиры. У него была полная свобода действий… И никаких свидетелей.

Юрон растерял всю свою агрессивность. Совершенно ошеломленный, он прислонился к стене.

– Мне очень жаль.

Поль забрал свой телефон.

– В ближайшие дни вас вызовут в бригаду, чтобы записать показания. Не беспокойтесь, это лишь простая формальность, через это пройдут все служащие. Мы только хотим получить более полное представление о личности вашего патрона.

Дени Юрон кивнул, выходя с повисшими вдоль тела, словно плети, руками, как оглушенный боец. Поль остался один в гудении вентиляции и бьющим в ноздри запахе больничных препаратов. На долю секунды он увидел лежащую здесь Жюли – обнаженную, с раскинутыми руками и ногами и следами смерти, покрывающими тело.

Он поспешил потушить свет и вышел из зала с ощущением холодка, бегущего вдоль позвоночника.

48

Белые латинские кресты[45] печально уходили в бесконечность. Военные кладбища расстилались по обеим сторонам автострады, которая разрезала поля в направлении на Аррас. Равнина траура и памяти о той безмерной бойне, которой была Великая война[46], особенно в этих местах, где проходил фронт.

Габриэль тоже вел свою войну – беспощадный бой с черной дырой в собственной памяти и с похитителями дочери. Его телефон зазвонил. Поль.

– Какого хрена ты решил со мной связаться? Это же я должен был тебе позвонить, – накинулся на него жандарм.

Габриэль съехал на обочину и остановился.

– Послушай меня лучше. Прежде чем вернуться на север, я заехал в Орлеан, к Жозиане Лурмель, матери еще одной исчезнувшей девушки.

– В Орлеан? Еще одна девушка? Что ты несешь?