Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография

Для Делёза литература – прежде всего эксперимент, она служит ему аргументом против интерпретативного подхода. Как мы уже отмечали, работа о Кафке во многих отношениях стала манифестом литературного эксперимента. Своими многочисленными вылазками в эту область Делёз не собирается добавлять вторую степень рефлексии, философскую, к классической литературной критике. Он, напротив, изымает, производит «хирургическую ампутацию»[1831] и очерчивает смешанное, одновременно критическое и клиническое пространство. Вместе с Гваттари он посвящает в «Тысяче плато» целую главу (восьмое плато) трем новеллам, завязанным на концепт события, чтобы ответить на вопрос, который часто ставит в тупик: «Что произошло?»[1832] Новеллу как жанр определяет именно ответ на этот вопрос, в отличие от сказки, отвечающей на вопрос «Что произойдет?» Для развития этого тезиса Делёз и Гваттари берут, в частности, новеллы Генри Джеймса «В клетке» (1898), Фицджеральда «Крушение» (1936) и, наконец, французскую новеллу Пьеретт Флётьо «История пропасти и подзорной трубы» (1976). Творчеством Фицджеральда в целом движут не большие разломы, а «микротрещины, как на тарелке; куда тоньше и гибче, и они возникают, скорее, тогда, когда на другой стороне все идет к лучшему»[1833]. То есть эти незаметные, крошечные, молекулярные изменения мало-помалу разрушают фундамент союзов, идентичностей и уверенности. Фицджеральд в своей новелле использует три линии, проходящие через каждого из индивидов: линию среза, линию трещины и линию разрыва.

К знакомству Делёза с Пьеретт Флётьо привело случайное стечение обстоятельств. В 1975 году, приехав из Америки, Флётьо селится в крошечной комнате в одном доме с Делёзом в 17-м округе Парижа, затем переезжает на другую сторону улицы в студию на первом этаже как раз напротив квартиры Делёза. На тот момент Пьеретт Флётьо только что издала свою первую книгу «История летучей мыши», и Делёз заинтригован и странной парой, которую она, тридцатилетняя, образует со своим бывшим учеником, которому всего 18 лет, и сюжетом самого романа, рассказывающего о фантазии женщины, уверенной, что в ее длинных волосах живет летучая мышь. Делёз и Флётьо быстро находят общий язык. Она с воодушевлением открывает для себя «Анти-Эдипа», «Кафку» и особенно «Ризому», которые оставят глубокий отпечаток на стиле ее письма, сосредоточенного на темах потока, кодирования и перекодирования, детерриториализации, а также «становления-животным», которым одержима женщина с летучей мышью. Психотический мир всегда рядом: «Я написала много абстрактных историй, своего рода машинных сборок. Это соответствовало его словам. Он видел вещи, позволявшие мне идти по этому пути машинной фантастики. Я считаю его гениальным выдумщиком»[1834].

Каждый день Делёз с одной стороны улицы и Флётьо с другой вступают в безмолвное общение. Один открывает окно, чтобы выкурить первую сигарету, другая в окне напротив расчесывает свои длинные волосы. Делёз стал частью повседневной жизни писательницы, которая вывела его в качестве персонажа в своей книге «Мы вечны»[1835]. В главе, в которой он фигурирует, появляется известная тема пробивающейся травы, противопоставляемой дереву, занимающему сторону власти: «Я была так рада видеть эту пробивающуюся траву, смотрела на нее, когда ходила по улицам города, она была танцем нашего города»[1836]. В этом воспоминании о Делёзе, своем соседе, писательница упоминает о его силуэте в окне напротив.

Делёз, любитель так называемых малых жанров, воздает должное новелле, отведя ей видное место в «Тысяче плато». Еще в 1960-е годы он вернул достоинство другому жанру, тогда презираемому, но впоследствии легитимированному, а именно детективу. По случаю тысячного выпуска «Черной серии» в 1966 году Делёз пишет о необыкновенном прорыве, который удалось совершить этой серии, сумевшей перевести классический полицейский детектив, всегда нацеленный на поиски истины, как в своем рациональном французском изводе, так и в британской версии в духе Конан Дойля, в совершенно иной регистр – сцепления ошибок и «потенций ложного»[1837], который выражается в триединых отношениях разоблачения, коррупции и пыток. Таким образом, «Черная серия» связана с великой традицией, которую Делёз возводит к Светонию и Шекспиру, прибегнувшим к зловещей сборке гротескного и ужасного, позволявшей им свободно распоряжаться жизнью и смертью своих персонажей.