«Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева

В таком политическом контексте решение вопроса о моём освобождении сильно затянулось. 10 июля ко мне в Лукьяновку пропустили главреда «Эха Москвы» Алексея Венедиктова. Он привёз Зеленскому письмо моей матери — я уже говорил об этом в одной из глав. Ему предложили встретиться со мной, он, разумеется, не отказался, хотя мы не были раньше знакомы. Я сказал Венедиктову, что не хочу ни обмена, ни помилования с признанием вины, только справедливого решения суда. Он дал мне понять, что вопрос о моем освобождении обсуждается на самом высоком уровне. Когда главред «Эха Москвы» рассказывал журналистам о своей поездке в Киев и встрече со мной, он отметил странность освещения моей истории в прессе: «Это абсолютно уникальная история, но которая, на мой взгляд, может начать разрядку по взаимному освобождению, — сказал Венедиктов корреспонденту телеканала RT. — Об обмене не хочет говорить украинская сторона — никак. Включая самых высокопоставленных людей. И об обмене не хочет говорить российская сторона… Но все кругом почему-то говорят слово «обмен». Это неправильно. И, может быть, именно это и тормозит то, что мы вот здесь называем обменом».

То же самое говорила журналистам российский омбудсмен Татьяна Москалькова. Она приезжала в Киев и в июле, и в августе, встречалась со мной, была на заседаниях суда и обсуждала ситуацию со своей украинской коллегой Людмилой Денисовой.

Украинские журналисты пытались на этом спекулировать. Один писал — «теперь, когда передали письмо, его наверняка выпустят». Другие уверяли, что Москалькова приезжала уговаривать меня согласиться на обмен. На самом деле в письме моей матери не было никаких просьб или обращений к Зеленскому. Она просто рассказала о своей жизни и рассчитывала, что это позволит новому руководству страны принять участие в судьбе её сына. Всё.

Во время одной из встреч с журналистами в зале суда я прямо сказал: «Спекуляции вокруг письма моей матери — это достаточно подлый поступок людей, которые считают себя журналистами. Я считаю, что, понимая правовую ситуацию в стране, подло спекулировать тем, что это письмо должно было стать сигналом, что меня должны отпустить». Мои слова были размещены на сайте ukraina.ru.

Так же и с Москальковой — она интересовалась условиями моего содержания в СИЗО, тему обмена мы не обсуждали совсем. Но тема — «Вышинского вот-вот освободят!» — возбудила националистов. А самое главное — генпрокурора Ю. Луценко. Пресс-секретарь генпрокурора Украины Луценко Лариса Сарган в соцсетях написала бывшему лидеру «Правого сектора» Дмитрию Ярошу, что 15 июля суд в Киеве может изменить меру пресечения «госизменнику». Там же она выразила досаду — ведь за этого госизменника можно было бы выменять «не только 24 моряков и Романа Сущенко (осуждённого в России за шпионаж. — Прим. авт.), но и других политзаключённых Кремля», и указала точный адрес, по которому пройдёт заседание суда. Ярош в ответ пообещал «передать информацию киевским хлопцам».

По этому поводу экс-министр юстиции Украины Елена Лукаш, там же, в соцсетях написала: «Лариса Сарган доступно объясняет причины, по которым второй год сидит в тюрьме журналист Вышинский. Обмен. Он заложник для обмена. Также Лариса показывает, как планируется организация давления на суд».

Киевские хлопцы Яроша пришли к зданию суда, но в зал их не пустили — шумные провокации в присутствии российского омбудсмена украинской власти были ни к чему. «Правосекам» пришлось митинговать на улице и не слишком громко. Тем более что заседания не было — один из судей оказался в совещательной комнате по другому делу. Решение моей судьбы перенесли на 19 июля. Такое было не впервые — раньше заседание переносили из-за неготовности прокуратуры.

Когда наступило 19 июля и суд… вновь продлил мне срок содержания под стражей до 19 сентября, это стало потрясением не только для моих друзей, но и для врагов. Продление срока было восьмым по счёту.

Мои защитники подали жалобу в Апелляционный суд Киева. Её суд также рассмотрел только с третьего раза. Переносили срок заседания то по техническим причинам, то из-за болезни судьи.

Получилось, что почти весь июль и август я ездил в суд с вещами, надеялся, что не вернусь в камеру. Но каждый раз меня возвращали.

Я понимал, что процесс идёт, для моего освобождения из тюрьмы есть правовые основания — решение украинского Конституционного суда. Но процесс идёт как-то нервно, бесконечно срывается — видимо, что-то согласовывалось, утрясались детали. Мне становилось ясно, что моя судьба зависит от более серьёзных вещей, чем просто решение суда, пусть даже и Конституционного. От того, как договорятся между собой два человека — Путин и Зеленский. Вопросы будущего обмена в формате «35 на 35» решался только на их уровне. И моя судьба тоже.