Жил отважный генерал

– Вот, значит, почему вы здесь дурака валяли! С Дантистом заговоры плетёте! Надеетесь, Легат копыта отбросит, а вы клад наш захапаете?

– Дантист не в пример Легату всю Москву золотую давно в кармане держит. А Легатушка наш дрожащий не у дел. Сколько лет-то он, бедолага, по больницам валялся. Кто знал его – и тот запамятовал. Только глазки у тебя открылись, Кирьяша. – Ядца плавал в восторге от злорадства. – А всё почему?

Рожин злобно взирал на толстяка, сдерживаясь с трудом, чтобы не наброситься на него.

– А потому что пришлый ты, Кирьян. Не наш. Со стороны. И где тебя Легат подобрал, ещё неведомо никому. Может, на одной больничной койке? Не знаком ты с нашей братвой. А мы с двадцатых-тридцатых годков дружбу водим. И не просто. На крови наше братство скреплено, спаяно! Мы за золотцем, за сундучками старинными в земле порылись, покопались. И земли наглотались. И кровушки. Ты такого не видел. И не знаешь. А туда же прёшь! В начальники! Не подавишься?

– Заткнись!

– Нас укоряешь? – Ядца не унимался. – А сам что натворил?

– Не тебе рассуждать, Обжора!

– Зачем монаха кончил? Тот уже под меня совсем лёг. Сам бы бумажку мне отдал. Миром. Договорённость у нас была. А ты? Загубил всё дело?

– Не суй нос!

– Легат-то тебе этого не простит. Не выкрутишься, если менты след возьмут.

– Я только что с ним по телефону говорил. Чистит он вас с Хрящом, как последних пройдох.

– Это с чего бы? Не иначе ты нас дерьмом облил?

– Месяц тут торчали. А толку на грош! Если бы не я!

– Он про монаха ещё не знает. – Ядца сморщился, предвкушая наслаждение. – А узнает, в шею тебя погонит. Илья Давыдович не любитель почём зря кровь пускать.

– Пошёл вон! – Кирьян ударом ноги выбил стул из-под толстяка, и тот скатился на пол. – Башки подняли, суки! Легат старшим меня сюда прислал. Чтобы вас, козлов, гонять. И интриги ваши разведать. Теперь у меня есть что ему сказать. Несдобровать ни вам, ни Дантисту!

Хрящ выхватил нож, щёлкнуло, засверкало лезвие, но Рожин и дёрнуться ему не дал, коротким ударом ноги выбил сталь из рук, а самого кулачищем впечатал в стену. Хрящ так и сполз на пол, рядом с Ядцем. Подниматься оба они не решались.

– Ползать у меня в ножках будете, не прощу! – смерил их уничтожающим, презрительным взглядом Рожин. – Мразь! На кого башки подняли? Легат узнает, живыми прикажет в землю закопать. Забыли Сеньку Ушастого? Весёлый был парнишка. Соображал. Только под себя грёб золотишко. Где он теперь?

И Хрящ, и Ядца подавленно помалкивали, отползая подальше от стола, за который опять уселся Кирьян.

– В каменном мешке его кости крысы догладывают. А тоже на Легата замахнулся… А вы, значит, с Дантистом паутину плетёте? Вместе поживиться решили?

– С чего ты взял про Дантиста, Кирьяша? – осмелившись, подал голос толстяк. – Никаких сговоров у нас не было. Скажи, Хрящ? И в голову не приходило. А если что прошляпили?… Что не так?… Тут ведь тоже не медок. Это ты на готовенькое приехал. А нам пришлось обстановку разведать. Кистеня, этого местного королька, ублажить… Да ты всё сам понимаешь, Кирьюш? Голова у тебя светлая. А если что, прости. Бумажку-то про тайный схрон мы же выведали у служки.

– И с монахом тебя свели, – присоединился Хрящ, утирая разбитую в кровь морду.

– А раз миром он её не отдал, наверное, правильно ты его казнил, – закончил Ядца, кисло усмехаясь. – Поганец дорого запросил, вот и нашёл своё.

– И с каждым так будет, кто башку подымать на меня станет! – уже миролюбивее рявкнул Кирьян. – Поняли, значит?

– А чего тут не понять.

– В морду не дашь, сами не попросите, – подвёл черту Кирьян. – Ну-ка, посмотрите, что с дворником? Вроде как из-за нашего шума в себя пришёл?

Ядца и Хрящ, почёсывая бока, бросились исполнять поручение.

– Дубок! – окликнул Рожин Пашку, прижавшего у порога совсем закисшего мальчугана. – Давай сюда сучонка!

– Папка! – завизжал Игнашка.

От крика сына или от толчков бандитов Мунехин застонал, приоткрыл глаза на залитом кровью лице. Был ли он жив? Наверное, ещё жил, хотя окружающее воспринимал с трудом и, как ни силился подняться с пола, у него это не получалось. Ядца подлез к нему со спины, сел на пол, затащил его голову к себе на колено, чтобы тот мог видеть Рожина за столом. Хрящ вылил на Мунехина несколько ковшей воды, пока его не остановил Кирьян решительным жестом руки:

– Не убил, так хочешь, чтоб он захлебнулся?

– А пущай хлебает, – не успокаивался тот. – Заодно и умоется. Морды-то не видать совсем. Ядца, ты ему, урод, весь нос разбил.

– Не целился, – отмахнулся Ядца. – Будет знать, как на меня бросаться. Во! Совсем глазки открылись!

Мунехин действительно после водяного душа живее заозирался, ища глазами сына, и, найдя, успокоился.

– Ты, мужик, соображаешь, кто перед тобой сидит? – без проволочек рявкнул Кирьян.

Мунехин не проронил ни звука.

– Язык прикусил? Или не хочешь говорить?

Мунехин только отвёл от него глаза, упёрся в стенку тоскливо и без всякой надежды.

– Ну, молчи. Скажешь, как приспичит. – Кирьян крикнул солидно. – Легата не забыл?

Мунехин повернулся, заинтересованнее всмотрелся в глаза Рожину.