— Ну что ты, дорогой! Ты ни в чем не виноват передо мной. Это я не заметила, как ты вырос. Проглядела.
Из коридора донесся шум и сердитый голос санитарки:
— Девушка, вам туда нельзя. Врач запретил, больной спит после снотворного и его нельзя беспокоить.
Дверь распахнулась и в палату стремительно вошла молодая женщина. Осмотревшись, она решительно направилась к кровати дяди Гриши. Убедившись, что он спит, повернулась в нашу сторону ее разгневанный взгляд уперся в меня, она сделала несколько шагов в моем направлении. Намерения ее были явно немирными. Мама вскочила и встала на ее пути.
— Это ты тот подонок, который чуть не убил моего отца? — пытаясь обойти маму и теряя контроль над собой, закричала девушка.
— Как ты посмел ударить больного человека, он же тебе в отцы годится? Женщина, пустите меня, я ему глаза выцарапаю. А, я поняла, вы его мать, воспитала негодяя, а теперь защищаешь.
— Женя, уймись, ты неправа!
В дверях палаты стоял главврач.
— Никто твоего отца не бил, а этот, как ты называешь, подонок спас его от неминуемой смерти, так что успокойся, не сегодня-завтра отец придет в себя, и они сами разберутся во всем.
— Дядя Толя, как же так, мне сказали, что какой-то сифилитик избил моего папу до смерти. Вы же знаете, папа — единственный родной человек, которому я обязана всем, я жизнью ему обязана и не дай бог кому-то поднять на него руку, пусть знает, я его убью.
Девушка заплакала навзрыд. Мама обняла ее за плечи и прижала к себе.
— Успокойся, девочка моя, все уже позади, у папы сердечный приступ и он скоро поправится, Анатолий Моисеевич так говорит, можешь сама у него спросить.
— Если вы будете такие сцены устраивать, то, конечно, нет, а так ничего страшного пока не случилось отоспится, отдохнет и будет в порядке. А теперь всех посетителей прошу покинуть палату, время процедур!
С этими словами доктор широко распахнул двери и сделал подчеркнуто приглашающий жест.
Прощаясь, мама нагнулась ко мне и поцеловала в лоб
— Не переживай сынок, все образуется, вечером еще загляну, что тебе принести?
— Спасибо, мама, ничего не нужно, — я улыбнулся ей. Дверь палаты закрылась, и мы остались с дядей Гришей одни. Он спал, а я смотрел в окно на весеннее небо, на набухшие почки деревьев, на яркую зелень травы. О происшедшем старался не думать. Внезапно что-то изменилось, я посмотрел на дядю Гришу. Он только что проснулся и с удивлением осматривался вокруг, явно не понимая, где он и как сюда попал. Взгляд остановился на мне. Выражение лица из растерянного превратилось в сердитое, он явно вспоминал последние события.
— Что со мной? И почему ты здесь?
— У вас был сердечный приступ, а я смотрю за вами и, когда проснетесь, должен сообщить медсестре или врачу, что я сейчас и сделаю.
Вернулся я с медсестрой и Анатолием Моисеевичем.
— Ну что, Гришаня, оклемался? На этот раз проскочил, тебе повезло, что рядом оказался этот молодой человек, не будь его, тебе бы хана, — главврач в нескольких словах описал ситуацию. Дядя Гриша молча слушал, выражение его лица было безучастным.
— Слышишь, Санек, пойди покури, а мы тут по-стариковски поговорим, есть о чем.
Я вышел из палаты, на улицу идти не хотелось, моросил мелкий весенний дождь. Какое-то время слонялся по коридору, рассматривая плакаты с рекомендациями по профилактике заболеваний кишечно-желудочного тракта. Я прочитывал незамысловатые тексты и тут же пытался их рифмовать. Плакатов было пять, и я их обходил по кругу. Окончив круг, я переходил на следующий виток, стараясь, чтобы новые стихотворения были максимально непохожи на предыдущие. Главврач вышел из палаты, когда я в третий раз перечитывал «Руководство по профилактике дизентерии».
— Можешь возвращаться надеюсь, на этот раз обойдется без мордобоя.
Дядя Гриша лежал на спине, рассматривая потолок.
— Ну что, пацан, расскажешь, кто тебя триппером наградил?
— Нет! — после непродолжительной паузы тихо ответил я.
— Тебе все равно, что она будет продолжать заражать других?
— Нет, не все равно! Она не будет никого заражать и сейчас лечится.
— Где лечится? Здесь в больнице?
Я промолчал.
— Ты ей поверил? Напрасно, хотя, возможно, ты прав, ну да ладно, последствия будут на твоей совести. — И после небольшой паузы добавил: — Я тут погорячился с дубинкой. Нервы. Так что ты прости меня.
— Нет, это я погорячился, обозвал вас и получил по заслугам, так что если кто-то из нас и должен просить прощения, так это я.
Оба надолго замолчали.
— А ты знаешь, что тебя ждет?
Я недоуменно посмотрел на дядю Гришу.
— Не вообще, а после того, как тебя выпишут и ты вернешься в школу, точнее, попытаешься вернуться.
— Не знаю, — растерянно ответил я.