Жилец

Сразу после рождения развитие идет в сторону совершенствования и идет очень быстро, потом скорость замедляется и наступает момент, когда она становиться равной нулю, это момент самого высокого уровня развития, причем у каждого человека он свой, потом неизбежно начинается спад. Человек дряхлеет физически, меняется его мораль, идет процесс ее упрощения, человек перестает «заморачиваться». Я по себе сужу, когда был молод, прислушивался к чужому мнению по любому вопросу, мне было интересно, что о конкретной истории думает другой человек, и если был с ним не согласен, пытался убедить его, но при этом внимательно слушал его возражения, и если они для меня оказывались убедительными, пересматривал свои представления, т. е. я развивался. Со временем откуда-то появилась и росла нетерпимость к чужим суждениям, их заменяла уверенность в своих представлениях, и хоть я еще заставлял себя выслушать другого человека, но это никак не влияло на принимаемые мной решения. С годами уверенность в своей правоте только росла и незаметно наступило время, когда я твердо знал, как должен правильно поступать человек в каждой конкретной ситуации, и я категорически не хотел тратить свое время на обсуждения, потому что я лучше него знал, как он должен был правильно поступить, и если он не хотел поступать так, как я считал правильным, меня охватывало раздражение, легко переходящее в гнев. При этом моя совесть молчала, я не давал ей слова. Сейчас, благодаря твоей истории, я ясно понял, что так дальше жить нельзя. Вот смотри, например, в случае с тобой я четко знал, что ты должен не раздумывая назвать мне имя той женщины и это единственно правильное для тебя решение. Только так и не иначе! А теперь моя совесть заговорила, и я вдруг понял, что так нельзя, что я живу неправильно, но как изменить себя, я пока не знаю.

Дядя Гриша замолчал. Молчал и я, да и что я ему мог посоветовать в свои неполные шестнадцать?!

— Я понимаю, тебе это неинтересно, да и не все понятно в этой моей доморощенной философии, ты, наверное, думаешь, что я развожу свои антимонии, но поверь, я хочу, чтобы ты понял, что я все это рассказал не только для того, чтобы разобраться в себе, как-то оправдать себя, свое поведение, а для того, чтобы ты запомнил и как можно дольше держал себя на контроле. Конечно, и у тебя наступит время, а наступит оно незаметно, когда ты своими поступками с твердой уверенностью в своей правоте сможешь поломать жизнь другому человеку, а это очень страшно, и страшно то, что загнанную свою совесть твоя будет при этом молчать, потом, через годы, она тебе обо всем напомнит и тебе будет очень плохо, как мне сейчас, так что не упусти этот важный момент.

Дядя Гриша замолчал и лежал с закрытыми глазами. Я даже подумал, что он уснул, но он открыл глаза и продолжил:

— Все это я понял сейчас, в больнице и благодаря этому случаю. Я мог бы сломать тебя, искалечить твою жизнь, поверь, мне это несложно, а ты бы не простил мне этого никогда, а самое страшное, я был бы абсолютно уверен в своей правоте. Я сейчас говорю, а у самого мороз по коже. Права твоя мама, вот выпишусь и в отпуск и постараюсь, куда-нибудь уехать, не отдыхать, нет, мне надо многое переосмыслить, разобраться в себе, все взвесить. Не знаю возможно, мне пора поменять работу, на такую, чтобы я не смог по недомыслию причинить зло другим людям, выбрать что-то другое, не знаю.

Здоровье дяди Гриши постепенно приходило в норму и вскоре его выписали, а затем выписали и меня. А дальше со мной все произошло, как предсказал дядя Гриша, и я благодаря ему был подготовлен и никаких психических последствий последующие события на меня не оказали. Помню первый школьный день после больницы. Я как обычно вошел в класс, и был встречен всеобщим молчанием, прошел к своей парте, сел. Спустя несколько минут появилась Наташка. Посмотрев насторожено на меня, она прошла мимо нашей парты, подошла к парте Жиденка, что-то ему сказала, и через минуту Лева, перебрался на Наташкино место рядом со мной и со словами: «теперь мы с тобой будем сидеть вместе», протянул руку для приветствия. Лева достал из портфеля учебник, тетрадь, ручку, разложил все это на парте и повернувшись ко мне сказал:

— Тут на днях был педсовет и тебя вроде бы по требованию родительского комитета постановили исключить из школы, а сейчас их предложение у директора школы на рассмотрении, а его слово решающее.

Лева быстро, в нескольких словах ввел меня в курс школьных событий. Прозвенел звонок. Вошла наша классная, увидев меня, резко спросила:

— А ты почему здесь?

Я молча протянул справку из больницы, в которой было написано, что я здоров и могу посещать школу. Прочтя справку, Марфа Макаровна молча вышла из класса. Наступила тишина. Через несколько минут классная вернулась и, не глядя на меня, сухо произнесла:

— Тебя немедленно вызывает директор школы.

Я встал из-за парты и направился к двери.

— Вернись и забери свои вещи!