Жилец

Домой шел не торопясь, на душе было празднично и немного грустно, легкий приятный весенний ветерок касался моих щек, очень хотелось жить и творить. Во мне росла и крепла уверенность, что все будет хорошо и правильно, и что я никогда не умру и буду жить всегда в этом мире, в гармонии с этим миром, как его вечная частица. Это было прекрасное, но, увы, как оказалось мимолетное и неповторимое, ощущение счастья.

На следующий день погода была ненастная, всю вторую половину дня шел дождь. Я со слабой надеждой на встречу всё же добрался до глея, но на нем никого не было, да и автобус еще не приходил. Рано. Я спрятался под навес остановки, прождал долго и напрасно, автобус так и не приехал. Как позже я узнал, в тот день машина сломалась, а так как на маршруте автобус был один, рейс отменили. Таким образом, встреча с Евгением не состоялась, нужно сказать, я не расстроился, даже испытал облегчение, это моя жизнь и мне не хотелось, чтобы кто-то вмешивался в нее даже с благими намерениями. С Евгением мы больше так не встретились.

Потом началась учеба в техникуме, и началась она, как в те времена было принято, с поездки в колхоз на уборку урожая. Оказалось, в нашей группе наряду с такими пацанами, как я были взрослые парни, успевшие поработать на шахте, а двое даже отслужили в армии. Вот эти двое и попытались навязать нам армейскую дедовщину. Была короткая, но определяющая драка, в результате у меня была рассечена губа, другие ребята тоже пострадали, но дедовщина в нашей группе умерла не родившись, единственное, что, от нее осталось, — за водкой в магазин ходили преимущественно «молодые», но это меня не касалось, вовремя рассеченная губа создала иммунитет.

Здесь в колхозе и началась моя новая жизнь. Нам выделил три комнаты в помещении бывшей конторы, где мы и жили по шесть человек в каждой. Кроме нас, как потом оказалось, в этом селе работала группа студентов текстильного института, состоящая исключительно из девушек. Днем мы работали в поле, каждое утро закрепленный за нами вечно с похмелья бригадир давал нам наряд, что мы должны делать и, главное, «доводил до нас» нормы выработки. Мы его выслушивали с должным вниманием, но за весь период нашего пребывание «в помощь колхозу» никто ни одной нормы полностью не выполнил.

По вечерам, после ужина, если позволяла погода, мы болтались по селу или сидели на берегу речки. Обычно мы брали с собой гитару и дешевое вино. На берегу раскладывали костерок, пили «муху», пели под гитару или просто болтали. Так было у нас, пацанов, ну а те, кто постарше, проводили вечера с колхозными девушками или студентками. После попойки с Мишаней я больше не пил спиртное, у меня даже желания не возникало и вообще я на этих сельских посиделках бывал редко, а если и приходил, то в основном тренькал на гитаре и пел, если так можно сказать, песни Визбора, Кукина или какого-нибудь популярного в те времена барда. Играл я не очень хорошо, а пел еще хуже, но в нашей компании никому до этого не было дела. Как-то вечером, уже было темно, к нашему костру подошли две девушки в брезентовых штормовках, как потом выяснилось студентки-текстильщицы. Они поздоровались и попросили разрешения посидеть у костра и послушать. Парни оказали радушный прием, освободили места на бревне и вручили им одну на двоих кружку с вином. Я был при гитаре, что-то играл и тихонько подпевал. Одна из девушек спросила:

— А «Бригантину» знаешь?

В ответ я ударил по струнам и захрипел:

«Надоело говорить и спорить.»

«И любить усталые глаза» — подхватила девушка приятным голосом. Так мы и пропели песню вдвоем, больше никто не подключился, пацаны слов не знали. Девушка сделала глоток вина и протянула кружку мне.

— Пей.

— Я не пью.

— Что, совсем? — девушка посмотрела на меня своими большими красивыми глазами и тихонько продолжила: — Мы с тобой рядом сидим, поем и я пью вино, а ты нет, как-то нехорошо получается, я в этой ситуации выгляжу очень неприглядно.

Она держала в протянутой руке кружку и смотрела на меня просящими глазами. Отказать им я не смог, да и не хотел, взял кружку и сделал большой глоток. Собрав всю волю в кулак, сделал все, чтобы не закашляться. Обошлось. Приятное тепло разлилось по телу.

— А что-нибудь Окуджавы знаешь?

— Что именно?

— Ну, например, «Ах Арбат…»

Я продолжил песню, девушка плохо знала слова и вскоре замолчала, я практически пел один.

По окончании песни девушка, отпив из кружки, протянула ее мне. Я молча сделал немаленький глоток. Потом мы пели и после каждой песни повторялась одна и та же процедура: глоток девушка, глоток я, благо, кружка была большая. Костер догорел, вино закончилось, все засобирались.

— Проводи меня, если можешь, а то моя коллега ушла, не попрощавшись, а я не заметила, увлечена была тобой.