Жили-были

Но бывало оно и засушливым, и не в меру дождливым. Тяжело тогда приходилось птичке. Весь день, пролетав в поисках пищи, возвращалась она к вечеру изможденная, падала на мягкое сено, и хотелось ей горько плакать.

Тогда она вылетала, садилась на веточку и пела.

Особенно хороша была в те вечера ее песня. И ей становилось легче. И в счастье и в горе была ей песня отрадой.

До поры до времени принадлежала птичка только самой себе и никому больше. Но, каждый в лесу считал, что она немножечко его. К каждому она имела доброе слово, никогда не задавалась, и никогда никого не беспокоила.

От того и любима была всеми. До той поры, пока, в один из сладких теплых вечеров, в последних лучах заходящего солнца она не увидела его.

Глава вторая

Он сидел на соседнем дереве и сосредоточенно чистил свои перышки.

«Какой он серебристый!», – подумалось ей.

Она так боялась спугнуть его, что не стала петь. Только тихо сидела на ветке и любовалась им.

Он, казалось, почувствовал ее пристальный взгляд.

Ее сердечко затрепетало так сильно, что ей показалось, что оно вот-вот выскочит из груди. Неужели, он сейчас улетит, и она никогда больше его не увидит? Она уже готова была сама сорваться с ветки и подлететь к нему, но, он ее опередил, и легко взмахнув крылышками, вмиг оказался рядом.

– Живете здесь? – немного надменно произнес он.

– Это мой дом. Здесь очень хорошо. Тепло и цветы, – поспешила она ответить, будто оправдываясь.

– Ясно.

– А вы, простите, откуда?

– Я из соседнего леса. Там лесорубы сегодня. Как известно, лес рубят – щепки летят.

– Вы, значит, без дела остались? – с некоторым облегчением спросила она.

– Ну, знаете ли, я – воробей стреляный, и дело и дом себе всегда найду.

– Значит, вы – Воробей?

– Ну да. А вы-то кто?

– А я и сама не знаю, – вздохнула птичка.

Он поселился рядом, прямо на веточках.

И она стала чаще кружить у своего гнезда, надеясь увидеть его. Если его не было, она ждала его. Он приносил ей вкусные зернышки, а иногда – извивающихся червяков. Их она не ела.

Она не знала, далеко ли он улетает. Думая, что не далеко, она, сама не зная почему, стеснялась петь. Но без песни ей было тяжело, и потому она взяла привычку вставать рано, улетать далеко за реку и петь там.

К тому моменту, когда он просыпался, она уже сидела в своем гнезде.

Однажды он сам спел ей. Он был так горд собой, признавшись, что в детстве брал уроки вокала. Он показался ей ужасно милым. Она решила, что никогда не будет петь при нем.

Однажды, он улетел, и задержался чуть дольше. Птичка поняла, что больше не сможет жить без него.

Лес встрепенулся. Лес почуял неладное. Как это так? Прилетел какой-то заморский принц, и все, не поет больше наша птичка? И никто ей больше не нужен, ни пень трухлявый, ни ручеек вольный, ни звон колокольчиков. Не слышит она их больше. Нет ей до них никакого дела. Ей есть дело только до него.

А жизнь бежит. И уже никто не мешает лисице ловить зайца, и туман ровно стелется, и бобры, пусть не так слаженно да весело, строят свои хатки. И забыли все почти про птичку. А птичке все равно. Только бы он рядом был. А он – рядом. Он знает, как жить надо и ее учит. С трудом ей это учение дается.

Наконец, говорит он ей, что скучно ему здесь стало. Родственники у него есть, в другом лесу. Надо – к ним. Полетит он. Если она хочет, он ее с собой возьмет, как супругу законную. Два дня ей на размышление.

Да как же лететь то ей? Когда вот здесь мир весь ее, и пень, и туман, и колокольчики? Как же ей все это оставить?

– Тебе решать, – говорит он.

И не спится ей в эту ночь.

Ни свет, ни заря начинает она петь свою прощальную песню.

Лес замирает на миг. И скрипеть начинают сосны, и трава шелестит, и гулко звенят колокольчики. И проснувшимся зверям лесным не хочется в это утро вылезать из своих жилищ.

Долго поет она. Идет к нему. Теперь он все знает. Если не возьмет ее, такую певунью, в жены, что ж, она останется.

– Что решила? – чирикает он.

– Слышал ты?

– Что слышал?

– Утром пел кто-то, – упавшим голосом говорит она.

– Да нам-то что до того? Летишь ты со мной?

– Лечу.

Глава третья

А там все по-другому. Там куча их, и щебечут они и щебечут. Никуда от этого щебета не деться.

– Вернемся, – говорит она ему. Просит, умоляет. Он – ни в какую.

Ну что ж: здесь, так здесь, главное, что с ним, рядышком. А то, что жизнь – другая, ничего. Она привыкнет.

И привыкла и всему научилась. И гнездышко у них теперь – самое лучшее, и дом полон гостей, она и сама пощебечет, и их послушает. И родственники его на нее не нарадуются. Да и сама она им рада. Семья у неё теперь. И он рядом.

– И что ты в братце моём нашла? – спросила её как-то его сестрица, – неужто достойней никого не нашлось.

– А мне никто другой не нужен, – отвечала ей птичка.

Проснувшись утром, наводила она порядок в доме, и ждала его пробуждения. А уж как он просыпался, начинал свои пёрышки чистить, смотрела на него и думала о том, какая же всё-таки она счастливая.

– Что? – недоверчиво спрашивал он, замечая её взгляд.

– Ничего. Ничего, – смутившись, отвечала она.