Жили-были

Тут и птенчики у них появились: три мальчика и четыре девочки. Все разные, все любимые.

– Самый лучший папа у нас! – говорит она им, – Вон каких он нам червяков приносит!

Сама червяков не ест. И росой по утрам умывается.

А он злится. То, кажется ему, что слишком любезна она с другими. То внимания ему мало, и пытает он ее, по-прежнему ли он ей дорог.

А как же не дорог? Если бы не был дорог, разве было бы у них столько птенчиков? Он ей дороже всего на свете, дороже собственной песни.

И малютки все в него, серебристые, щебетливые. Хотела она их научить нектар пить. Да он, как узнал, расчирикался:

– Нечего из воробьев колибри делать!

Ну, нечего, так нечего. Спорить не стала.

А в нем недовольство все растет. Уж и родственники ему не милы: этот – болтливый, этот – сиротливый, а этот – неказист больно.

– Не будем больше их звать. Что нам с них, дармоедов, только хлеб жрут.

– Так ведь это родные! – удивляется она. Хоть и шумно ей порой от них, а все веселее. Свои ведь теперь, не чужие.

– Тебе меня, что ли не хватает? – взвизгнул-чирикнул он.

– Хватает.

– Вот и ладно. И с кумушками своими нечего с ветки на ветку скакать, да дела наши, мужские перемалывать!

– Да, что с тобой, милый?

– Вот тебе и что! Чтоб духу их больше здесь не было.

И стали они жить обособленно, своим домом. Только мать его, старая толстая воробьиха, прилетала теперь чаще и чирикала ему что-то на ушко.

Когда она улетала, становился он каким-то развязным и совсем уж грубым.

А потом он стал улетать. Говорил, что червяков поблизости не осталось уже, и он, мол, новые земли осваивает.

Она ждала, когда он вернется. Тосковала. Птенчиков растила.

Снилось ей иногда, что она в своем лесу, пьет воду, купается в чистой речушке и не смеет запеть.

Глава четвёртая

Так они и прожили всю свою семейную птичью жизнь.

Однажды, когда все птенцы уже покинули родные пенаты, и они остались вдвоем, он, в очередной раз подчищая свои перышки, чирикнул ей:

– Спой!

– Зачем? – удивилась она.

– Я ведь знаю, что ты хорошо поешь, – ухмыльнулся он.

– Откуда знаешь?

– Я слышал. Там. В последнюю ночь.

– Почему же ты не сказал?

Он помолчал и снова начал чистить свои перья.

– Почему ты не сказал мне? – почти крикнула она.

– А почему ты не сказала, что я не умею петь? Думаешь, ты самая умная? – он чирикнул так громко, что она испугалась.

И вдруг увидела, что он абсолютно сер.

То, что тогда, в лучах заходящего солнца, показалось ей серебристым, было на самом деле серым.

Она подумала, что большую часть своей жизни провела с этим серым воробьем. Зачем? Почему?

Утром она улетела.

Её лес разросся. Трухлявый пень совсем развалился, но из корня его росло юное деревце с нежно-зелеными листочками. Колокольчики тоже были новыми и звенели совсем по-детски. Ручей все также журчал, а туман стелился.

Она уже подлетела к тому месту, где когда-то было её гнездо, как вдруг услышала птичью песню, такую прекрасную, совсем юную, полную надежд, что птичке едва хватило сил долететь до своего дерева.

Она села на веточку, огляделась вокруг и подумала:

«Как же все-таки хорошо жить!»

Село Морошково

Глава первая

То лето провела Оленька в селе Морошково, у родной своей тети. Небольшое это селение располагалось вдоль берега реки. Вода в реке была прозрачная-прозрачная, а рыбки – смелые-смелые. Когда Оленька, сидя на мостках, помогала тете мыть посуду, рыбки подплывали к ней, соревнуясь, кто быстрей завладеет оставшейся на тарелке хлебной крошкой или пригоревшей макарониной. Иногда и раки вылезали из своих нор посмотреть на рыбную трапезу.

Рядом с селом раскинулся лес. Росли в нем сосны да ели могучие, а на болоте по сезону много было ягоды – морошки.

Оттого и звалось село Морошково.

Морошка – ягода редкая, особая, не везде растет. Так и жители этого села не простые были, а как говорится, с изюминкой: кто с маленькой, а кто и с большой.

В одном семействе рождались дети исключительно с рыжими волосами, такими яркими, что в солнечный день тяжело было на них смотреть. В другой семье носы у всех были будто приплюснутые. Третьи отличались черными густыми бровями. У четвёртых верхние губы топорщились так, что казалось, что они всегда обижены. Пятые с головы до ног были покрыты веснушками. А у шестых глаза были такие прозрачно-голубые, будто в них навсегда поселился кусочек летнего неба.

Все эти люди, заходившие к тете в гости, казались Оленьке красивыми, каждый по-своему.

А вот сами они бывали иногда своей внешностью недовольны. Тети Олиной соседка Паня, смотрясь в висевшее над её столом зеркало, любила посетовать: «И что ж это я такая лопоухая уродилась, а нос-то курносый какой! Вот и муж мне неказистый достался. А была б я как Кукушкины черноброва, да с орлиным носом Частухиных, да стройна как Петуховы», – тут соседка мечтательно закатывала глаза, и оставалось только додумывать, что бы тогда изменилось в жизни тети Пани.

Дядя Миша был недоволен своим ростом, баба Нюра – щеками, а дядя Толя – недостаточной шириной плеч.

Слушала-слушала Оленька эти жалобы, а потом и говорит:

– Вот приедет мой папа и все исправит!