Жили-были на войне

Собравшись, мы ставили на пол принадлежащую хозяину красную турецкую феску, и каждый клал в нее, сколько мог, кто десятку, кто полтинник, а кто и вовсе ничего – не всякий раз мы бывали при деньгах. Потом кто-нибудь бежал в Елисеевский и приносил вино (те самые упоминаемые Дезиком в поэме “на всю команду поллитранец да две бутылки сухача”), консервированную кукурузу или фасоль, бычки в томате – бычки в Черном море тогда еще не повывелись, – еще какую-нибудь нехитрую снедь. Наши жены варили на кухне картошку.

Рассевшись вокруг длинного овального стола, занимавшего большую часть запроходной комнаты, мы с аппетитом ели и пили, разговаривали, перебивая друг друга.

Разговоры… О стихах, о логике истории и женской красоте, о футболе и о новых книгах, спектаклях, фильмах, о влиянии Византии на судьбу России и о том, как вести себя, попав под проливной дождь: идти быстро или, наоборот, медленнее. Самойлов в своей поэме вспоминает “спор о смысле раннего христианства”. Интерес к религии был свойственен Тимофееву, и в этом он был отнюдь не дилетант. Слушали стихи Слуцкого, Миши Львовского, Вадима Коростылева, Вероники Тушновой. Михаил Зив садился за пианино, изрядно расстроенное, и мы пели.

Пели “Бригантину” Павла Когана, “Это было в городе Каире” Евгения Аграновича, “Одессу-маму” того же Аграновича и Бориса Смоленского, песни, звучавшие по радио – из “Дон Кихота” и “Клуба знаменитых капитанов”, пели смешную песенку из репертуара Вадима Коростылева:

Надену я черную шляпу,
Поеду я в город Анапу
И буду сидеть на песке
В своей необъятной тоске…

Пели блатные:

Стою я раз на стреме,
Держуся за карман,
И вдруг ко мне подходит
Неизвестный мне граждан…

Он предложил мне франки,

И жемчуга стакан,
Чтоб я ему поведал
Советского завода план.

Одесские:

На Молдаванке музыка играет.
Замолотили мы хороший куш.
Сегодня Манька правит именины
И музыканты шпарят Маньке туш…

Пели песню Самойлова:

Из самой из Германии,
С оторванной рукой,
Идет солдат израненный
Тихонечко домой.
Идет он из Неметчины,
Душа его болит,
Немного недолеченный
Военный инвалид…

Вспоминали даже песенки периода НЭПа:

Из тучки месяц вылез, Молоденький такой… Маруся отравилась, Везут в прием-покой… Мотор колеса крутит, Под ним бежит Москва, Маруся в институте, Ах, Склифосовского…

Чисто “советских” песен не пели. Не сознательно, нет. Просто – не пели.

И завершали тем домашним,
Что было в собственной компании
Полушутя сочинено.
Тогда мы много пели, но
Былым защитникам державы,
Нам не хватало Окуджавы, —

вспоминает Самойлов.

Это особая тема – песенный репертуар начала пятидесятых в таких компаниях, как наша, до появления того же Окуджавы, Галича, Кима, Высоцкого. Да, тогда в интеллигентских компаниях, а наша была далеко не единственной, “много пели”. Еще не было самого этого слова – “барды”, однако пелось уже то, “что было в собственной компании” – и не только шутя, сочинено.

Однако вряд ли Бориса Слуцкого или историка Каждана могло привлекать одно лишь веселое времяпрепровождение, вселенский треп, пение песенок из “Клуба знаменитых капитанов” да две бутылки сухача. Привлекала сама атмосфера этих вечеров, в которой шел, может быть во многом бессознательный, процесс самоопределения. Среди рассуждений Каждана о Византии и о “раннем христианстве”, споров о поэзии, о театре, религии, живописи вдруг возникали самые неожиданные, парадоксальные теории и концепции, тут же подчас рушившиеся под безжалостными, лаконичными и тонкими репликами Левы Тоома, точными, категорическими суждениями Слуцкого, ироническими – Самойлова или Тимофеева. И прав Самойлов:

Нам смолоду нужна среда,
Серьезность и белиберда
В неразберихе поздних бдений,
Где через много лет поэт
Находит для себя сюжет
Или предмет для размышлений…

Однажды, роясь в превосходной, разносторонней библиотеке Тимофеева, я наткнулся на томик Джона Рида с предисловием Троцкого.

– Не боишься держать это чуть не на виду? – спросил я Юру.

Он пожал плечами.

– А если придут?

– Если придут, то не важно, найдут что-нибудь или не найдут, – заметил мудрый Лева Тоом.

То, что прийти могут, это мы понимали. И не важно, найдут что-нибудь или не найдут…

Годы – пятидесятый, пятьдесят первый, пятьдесят второй.