Жёлтая виолончель

– Вот сейчас ты в отпуске, – продолжает она. – А в понедельник тебе на работу. Ты помнишь, что тебе там надо делать? Ты хоть помнишь, с кем ты работаешь, чем занимаешься? Ты, между прочим, целый год всё квалификацию свою повышал. Всякие книжки в свою дырявую башку запихивал. И что теперь?

Она начинает плакать. Я вдруг понимаю, что это не очень хорошо, что она плачет. Особенно для ребёнка в её животе. Я подсаживаюсь на коробку рядом с ней, обнимаю, глажу по спине.

– Когда ты мне предложил пожениться, я сразу тебе сказала, – говорит она сквозь слёзы, с подвизгиваниями, – сделай что-нибудь со своими провалами. Ты обещал. Я почему потом не настаивала особо, когда ты всё это откладывал? Потому что не было их больше. Думала, прошло. Не прошло. А ты всё – давай сначала зубы, давай сначала квартиру…

– Слушай, – говорю я. – Прости. Наверно, я просто как следует об этом не думал… Скажи мне, что делать?

– Сходи для начала ко врачу, – говорит Вера, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. – К психологу какому-нибудь. Вон, тебе Люба твоя с работы визитку же какую-то давала.

– Какая Люба? – не понимаю я.

– Ну, откуда я знаю, какая?! – огрызается Вера. – У тебя там какая-то Люба, тебе лучше знать.

– Извини, – говорю я. – Не помню. А где визитка?

– Наверно, в бумажнике твоём, – отвечает Вера. – Посмотри.

– Ух ты, – говорю я. – У меня и бумажник есть.

Я встаю, оглядываюсь по сторонам. Ничего похожего на бумажник. Выхожу в соседнюю комнату. Возле кровати стоит стул, на нём валяется несколько вещей. В том числе джинсы. Э… Я что же, как встал, так и хожу в трусах? Я идиот. Натягиваю штаны. Так. Телефон вот. Sony. Дорогущий, небось. Мой, что ли? А вот и бумажник. Открываю.

Что за бумажки странные? Что написано? Пять тысяч рублей… Такие бывают купюры вообще? Раз, два, три… Мать моя, сколько же тут денег… Карточки какие-то… Перебираю их в руках. Скидки на то, на сё… Надо будет привыкать к такой жизни.

В моих руках – зелёно-белая визитка. Слов мало. Алексей Константинович Зильбер, психотерапевт. Решение психологических проблем, зависимостей, фобий. Хмыкаю. Возвращаюсь к Вере.

– Хорошо, – говорю я. – Я схожу.

Она вроде бы успокоилась.

– Только вынеси сначала всякое барахло. Я пока наводить порядок буду.

Пару минут торможу. Верчу в руках телефон. Как тут номер набирать? А, понятно. Звоню по номеру с визитки. Гудок. Ещё один. Берут трубку.

– Здравствуйте, – говорю я. – Э… Это я в психотерапевта попал?

– Здравствуйте, – мужской голос, далёкий, еле слышный, словно доносится из глубокой ямы. – Я вас слушаю.

– А как к вам записаться на приём? С психиатрическими проблемами…

– Просто приходите, – говорят мне. – Через час сможете?

– Да.

– Приезжайте.

Он говорит адрес. Я стараюсь запомнить. Он вешает трубку.

– Ну что? – спрашивает Вера.

– Говорит приезжать, – отвечаю я. – А улица лётчика Бабушкина – это где?

Вера объясняет, как добраться. Электричка, пешком. Ясно.

Я стою, соображаю. Надо бы футболку сменить. И обуться. Голова пустая, мысли вялые.

– А где у меня какие-нибудь футболки? – спрашиваю я.

– В коробках, – говорит Вера. – Ты складывал и подписывал.

Я подхожу к коробкам, осматриваю.

– А что такое «ВФ»? – спрашиваю я, прочитав надпись на одной из коробок.

– Понятия не имею, – отвечает Вера.

Вскрываю коробку. Какая-то белая конструкция из картона и ткани. А, понял. Кажется, это подвесные полки, где Вера хранила одежду на той квартире. Не то. Следующая коробка. Написано «ОХ». Может, «одежда Хармса»? Пытаюсь порвать скотч.

– А ножа нет? – спрашиваю.

– На кухне, – отвечает Вера.

Голова у меня кружится. На кухню идти лень.

– Ладно.

Кое-как взламываю коробку. Внутри кроссовки, ботинки. Одежды вроде нет. Перед глазами пляшут синие пятна. Следующая коробка. То ли «ХСР», то ли «КФ». Открываю. О, нашёл. Куча футболок. Это всё моё? Ничего себе.

Стаскиваю свою грязную футболку, надеваю красную, с загадочной надписью Phoenix и изображением сонной птицы.

– Ладно, – говорю я. – Что выносить?

– Творения чухины, – отвечает Вера. – Давай помогу.

Мы идём в большую комнату. Я понимаю, что за один раз не справиться. Скульптуры, если их можно так назвать, громоздкие. Вера снимает-таки с крюка в потолке повешенную фигуру. Просто раскрашенные мешки, набитые тряпьём и бумагой. Местами надписи на неизвестном мне языке.

– Это чего написано такое?

– Бред какой-то религиозный, – отвечает Вера. – По-древнееврейски.

– Что ещё взять? – спрашиваю я, перекидывая куклу через плечо. – Этот чубрик лёгкий.

– Ну, возьми ещё щит с гвоздями, если дотащишь.

Я думаю, как бы его ухватить. Массивная подставка, похожая на обтёсанный пень, а сверху сколоченная из досок плоская конструкция. В ней гвозди с навешанными на них тряпочками разного цвета, а вокруг гвоздей надписи. Разбираю только «πολλω̃ν δ' ἀνθρώπων ἴδεν ἄστεα καὶ νόον ἔγνω». Что за язык? Китайский, что ли?

Некоторые гвозди торчат остриями, некоторые шляпками. Как он так сделал? Шляпки в доску забивал? И расположение странное. Остриё, шляпка, остриё, две шляпки, остриё, три шляпки, остриё, пять шляпок… Чем я занимаюсь, блин?