Жёлтая виолончель

Она хмурится и погружается в еду. Разговор окончен.

– Посуду помоешь, – говорит она, закончив свою порцию. Выпивает полстакана компота, встаёт и уходит в комнату.

Я не понимаю, что делать дальше. Идти в полицию? Пытаться составить резюме? Голова работает плохо. Складываю грязную посуду в мойку, начинаю мыть.

Когда заканчиваю, Вера снова заходит в кухню.

– Я собираюсь на митинг, – говорит она. – Пойдёшь со мной?

Лицо серьёзное. Трудно понять её настроение.

– Что за митинг? – уточняю я.

– Просто митинг. Протеста.

– Против чего?

– Вопрос правильный, – говорит Вера с заметным вздохом. – Но отвечать мне на него сейчас лень. И потом, на самом деле каждый ведь против своего чего-то идёт протестовать. У каждого личная причина своя. А тебе всё в стране нравится?

– Нет, – отвечаю я. Хочу добавить, что не нравятся мутанты, но вспоминаю, что передо мной один из них.

– Ну, вот и протестуй против того, что не нравится.

Куда-то пойти – хорошая мысль. Развеюсь. И отложу на время раздумья о том, что делать дальше.

– Пошли, – говорю я, ставя тарелку в сушилку.

Дальше возникает много новых проблем. Искать носки. Надевать их. Полминуты решать, бриться или нет, хотя очевидно, что нет.

Подходит Вера. Суёт лист бумаги.

– Вот это понесёшь.

Читаю. Смысл мне не понятен, но можно догадаться, что надпись оскорбляет какого-то человека.

– Это про кого? – спрашиваю.

– А ты не догадываешься? – Вера ухмыляется.

– Нет. Но думаю, что про какого-то большого начальника.

– Ну, в принципе, да. Хорошо тебе, Хармс. Находишься в счастливом неведении. И выходить из него не хочешь.

Я смотрю на неё в упор.

– Я это не понесу.

– Чего это? – Вера убирает с лица ухмылку и хмурится.

– Я не могу на кого-то наезжать, если даже не помню, кто это. И уж точно не помню, чтобы он мне что-то плохое сделал. Ты понимаешь, я даже толком не знаю, какой у нас год на дворе. И кто сейчас правит, тем более. Пумарцы, мутанты какие-нибудь, коммунисты… Не в курсе я.

Вера смотрит из меня исподлобья, и я чувствую, что она решает – выгнать меня немедленно за непослушание или нет. Наконец, лоб её разглаживается.

– Ладно, Хармс. Убедил. Выбирай любой плакат, с которым ты согласен.

Я подхожу к углу, где свалены бумажки на палочках и без. Некоторые надписи мне абсолютно не понятны. Некоторые я понимаю, но не могу согласиться, потому что не в контексте событий. Наконец, нахожу листочек, где разнокалиберными буквами написано «Свободная пресса не даёт обществу гнить».

– Ага, – говорит Вера. – Значит, с этим ты согласен?

– А кто же с этим может быть не согласен? – удивляюсь я.

– Ну, есть люди. Молодец. Пошли.

Краем глаза замечаю, что у неё на плакате написано «Власть, не суй нос в личную жизнь». В задумчивости обуваюсь. Она скручивает свой плакат в трубочку. Я следую её примеру. Выходим в сырой тёмный подъезд и потом сразу на улицу. Чувствуется, что недавно был дождь. Воздух свежий, прохладный. Солнце светит вовсю. Вера шагает быстро. У меня ноги длиннее раза в полтора, но я еле поспеваю за ней.

– А почему митинг? – спрашиваю я. – В смысле, почему сегодня? Случилось что?

– Ну, повод – хорошего человека хотят посадить, – отвечает Вера, не останавливаясь. – Ни за что. Потому что тоже протестовал. А так вообще просто все своё что-то хотят сказать. И, кстати, забыла предупредить – митинг не разрешённый, так что нас тоже задержать могут.

– А что, бывают разрешённые? – удивляюсь я.

В моей голове митинг – это что-то против системы. У этой же системы спрашивать разрешения протестовать против неё – в голове не укладывается. Вера не отвечает. Мы заходим в метро. Вера пропускает меня через турникет своей карточкой. Я еле успеваю проскочить до клацания створок.

– Что ты такой сонный, Хармс? – ворчит Вера, присоединяясь ко мне на эскалаторе.

– Не знаю, – мямлю я. – Слабость какая-то…

– Ещё не поздно вернуться.

– Да не, я нормально…

– Ну ладно, в автозаке отдохнёшь, – соглашается Вера.

– В чём?

Она не отвечает, ускоряясь при виде подъехавшего поезда. Еле успеваю запрыгнуть за ней в закрывающиеся двери. Вокруг гудит. Синие пятна прыгают в глазах.

– Зря ты пошёл, – кричит Вера сквозь шум. – Вон бледный какой. Ещё вчера тридцать восемь было.

Я молчу. Едем. Вагон набит народом. Не могу разглядеть лиц. Зато вижу рекламу на стенах вагона. Реклама каких-то автомобилей. Совершенство, превосходство, нормочас. Зачем рекламировать автомобили? Если их будут покупать больше, воздух станет грязнее. Или я машины с сигаретами перепутал? Ну, так реклама сигарет вроде и запрещена. Так. О чём я думал? А. Чем больше машин, тем больше пробок. Тем медленнее едут машины. Тем меньше от них проку. Они пожирают сами себя. Может быть, они тоже монстры? Как Вера.

– Пошли. Что спишь? – говорит она сердито и тянет за руку. Выходим из вагона, потом вверх, вверх.