Жить! Моя трагедия на Нангапарбат

14:02. Анна: «Kocham ci najdrozszy dacie rade Eli dacie rade. Pomoc nadchodzi. Eli help is coming. You will be ok» (Я очень люблю тебя, я помогу тебе. Помощь близко. Эли, помощь на подходе. Все будет хорошо.)

«Эли, ты спускаешься?»

«Все будет хорошо, Эли».

14:07. Еще одно сообщение. «Спасатели говорят: спускайся на 6000 м, Томека заберут с 7200 м, потом заберут тебя».

Значит, я все-таки должна спускаться и оставить Томека. Но, может быть, я смогу сначала забрать наше снаряжение – пока жду новых, более точных указаний… Меня преследует мысль о нашем Четвертом лагере, где остались лекарства, горелка, спальники – все это могло бы облегчить страдания Томека.

Я говорю с Томеком, объясняю, что снова ухожу на поиски Четвертого лагеря.

– Не волнуйся, спасатели прилетят через несколько часов.

Это воспоминание навсегда со мной: я видела его в последний раз, в последний раз слышала его хриплый голос, оставила ему надежду…

26 января 2018 года

Я втыкаю в снег палку, чтобы отметить расположение трещины, где остается Томек. У спасателей есть координаты этого места. Первые шаги, которые я делаю, мучительны. Кажется, что мои ноги весят несколько тонн каждая. Я боюсь оставлять Тома. Как бы я хотела, чтобы все было иначе, ситуация очень сложная. Только мысль о вертолетах дает мне силы идти, бороться за Томека, за нас. Помощь должна прийти через два или три часа, а меня заберут потом, когда я спущусь ниже.

На этот раз я попытаюсь пройти через плато Бажин другим путем. Я все обдумала, пока помогала Томеку. Сначала я поднимусь к гребню. Я помню самую высокую часть гребня, по которому мы пришли 24 января. Наверняка я смогу найти ее. Лагерь почти на той же высоте, в ста метрах от этой точки.

Но вокруг все выглядит одинаково, я никак не могу понять, где я. Когда мы перевалили через гребень, туман был слишком густой, и невозможно было найти какие-то ориентиры, чтобы запомнить. Я продолжаю отчаянные поиски. Ругаюсь вслух, теряю терпение. Я снова брожу по плато, словно затерянная в океане, тону среди бескрайних просторов. Внутри трещин, куда я ни в коем случае не должна свалиться, снежные волны, которые намело ветром. Белая равнина залита солнцем. Первое тепло, первое дыхание жизни после этой кошмарной ночи. Но через несколько часов ловушка, в которой мы находимся, захлопнется. Моя голова взрывается из-за того, что я должна выбирать: ждать вместе с Томом или уходить? Как я должна поступить?

14:30. Сообщение от Жан-Кристофа. Слова мужа потрясают меня до глубины души. Напоминают мне о том, кто я. Я плачу.

Я чувствую его беспокойство, его любовь и доверие. Мне так нужно услышать его голос! Больше всего на свете я хотела бы позвонить ему, но это невозможно. Его сообщение действует на меня как удар током, возвращает к реальности, к моим настоящим чувствам. Жан-Кристоф дает мне силы спуститься, покинуть плато. Он подтверждает слова Людовика о том, что помощь в пути. Все говорят одно и то же, и я им верю.

Спуститься по маршруту Кинсхофера – самое рискованное решение, которое я приняла в своей жизни. Я знала, что после Третьего лагеря окажусь в западне и буду обречена. Зимой тут слишком холодно, снег не налипает на склоны. Бешеные ветра полируют скалы, оставляя только твердый, компактный лед, в который так трудно вбить ледоруб или кошки. Склон, гладкий как стекло. Но снаряжение, необходимое, чтобы пройти этот участок (веревку, ледобуры и т. д.), я оставила на Диамирском леднике, после того, как мы прошли серак. И теперь я выбираю этот путь только ради Тома, чтобы помощь могла прийти к нему и на вертолете, и по земле.

Итак, я ухожу одна, чтобы пройти по маршруту Кинсхофера. И на этот раз действительно оставляю Томека одного. Я беспокоюсь о нем, но продолжаю идти вперед, делаю последнее, что в моих силах, чтобы его могли забрать отсюда и спасти.

Сейчас, наверное, 15 часов. Мои ноги, моя физическая оболочка начинают спуск, но мои мысли, мое сердце разрываются между необходимостью идти вниз, чтобы обеспечить помощь, чувством, что я бросаю Томека, и болью, которую это причиняет. Я говорю себе, что оставляю его всего на несколько часов. Я уже уходила утром на поиски Четвертого лагеря. Он пробудет один всего несколько часов, и помощь придет. Я укрыла Тома от ветра, он продержится.

В этот момент я твердо верю, что вертолеты прилетят и заберут нас – сначала Томека, потом меня, идущую вниз неизвестным путем. Мысль, что я делаю что-то для спасения Томека, помогает справиться с тревогой. Но не с чувством вины за то, что я оставила его одного.