И пусть все понимали, что окончившиеся неудачей поход к Проклятому Проливу был последним возможным в этом году, викинги не могли расслабиться и вздохнуть с облегчением — не прилетали и Хель с ними.
Готи была очень недовольна гибелью — а в этом никто не сомневался — наследника вождя.
Старейшина пророчила беду.
По её словам то, что смертные увидели Злобное Порождение Молнии и Самой Смерти было плохим предзнаменованием.
Ибо те, кто видел запретное, всегда или погибали, или становились великими, а чаще и то, и другое. И добиться славы получилось уже самим фактом убийства легендарной, терроризировавшей архипелаг годами Ночной Фурии, но это приносило пока только несчастья.
Однако благодаря записям и зарисовкам Иккинга удалось дополнить главу про Фурий в Книге Драконов.
Рыбьеног, охваченный жаждой знаний, усердно изучал записи предателя о его драконе. Он приходил в искренний восторг от наблюдательности юноши, сумевшего найти у своего «безобидного питомца» столько интересных деталей.
И все его заметки о слабостях драконов, которые помогали Иккингу побеждать на Арене, как все теперь прекрасно понимали, Ингерманом были с особой тщательностью рассмотрены.
И стали активно применяться на практике.
Никто и не думал, что записи предателя могут послужить таким хорошим источником информации о драконах.
О способах борьбы с ними.
И Астрид была больше всех рада тому, что парнишка оказался таким смышлёным, — записывал все свои открытия! Конечно, в его слабости была своя положительная сторона — он был образованным, а ведь большая часть взрослого населения острова не умела читать, про записи каких-то наблюдений и дневники речи тут и вовсе не шло.
Девушка мысленно пожелала ему жить счастливо, коли он жив, и счастливого пира с предками в Вальхалле, если он мёртв.
***
Тонкая фигурка стояла на берегу, издалека наблюдая за прибывшими издалека гостями — гербы на их парусах были довольно знакомыми, не раз уже виденными в детстве.
Девушка чуть удивленно охнула, заметив среди прибывших рослого мужчину в накидке вождя, с длинной рыжей бородой, заплетенной в косы, в котором узнала давнего друга своего отца.
Инга была девушкой из очень богатой и влиятельной семьи — её отец был вождём её родного острова, сытого и относительно мирного, не подвергающегося стольким нападениям драконов, как тот же Олух, вождь которого, судя по всему, почтил их своим визитом.
Пшеничного цвета прямые волосы, светлая кожа — никаких веснушек! —большие ярко-голубые глаза, фигура воительницы… Она была идеалом красоты на своём острове, кто-то даже льстиво называл её Валькирией.
Вот только почему-то красавица ещё ходила в девах, а обе её старшие сёстры и даже одна младшая вышли замуж и радовали своего отца внуками.
Девушка не понимала, почему так происходит. Точнее, понимала и совершенно не хотела принимать.
Она была воином, а не хозяйкой.
Она не любила сидеть дома и вышивать, прясть, готовить и шить! Боги, как она желала, чтобы все видели её сильной и способной за себя постоять, а не хрупкой и глупой девицей, которая будет смотреть на своего мужа, как на сошедшее с небес божество, которая будет его беспрекословно слушаться, с восторгом исполняя его любую прихоть.
Семья у неё была большая, и девушка в свои двадцать три прекрасно понимала, что прав на правление островом у неё не было никаких и она никогда бы ни при каких обстоятельствах не села бы в большое каменное кресло вождя.
Она — его дочь, ни старшая, ни младшая, а так, одна из тех, кто между ними.
Её отец, Вульф Одноглазый, был человеком очень строгих убеждений. Пусть он и позволил девушкам сражаться наравне с мужчинами, хоть и с великой неохотой, но ведь такова была цена выживания…
Однако он никогда бы не допустил женщину-вождя.
Пусть даже его единственный сын был слабым, болезненным, а все его дочери — здоровыми и сильными красавицами, способными за пару мгновений победить в сражении своего брата.
Да, Инга никогда не рассчитывала на титул вождя какого-нибудь даже самого маленького острова — о родном и речи не шло, впрочем, она и не надеялась.
Вот только она сама не заметила, как стала невестой вождя очень сильного и влиятельного племени.
Вот чем кончаются для дочерей знатных семей дипломатические визиты из соседних племён, даже если вожди — давние друзья.
***
Стоик отчётливо понимал, что, как ни горько это говорить, ему больше ничто не мешало жениться.
И дело тут вовсе не в том, что многое в своей жизни повидавшему воину захотелось любви и других глупостей, свойственных юности. Но у него были обязанности перед племенем, и наличие наследников, которым он когда-то передаст свое бремя власти — его долг.
Да и соплеменники на него смотрели с явным непониманием — почему вождь не женится?
Скорбь по давно погибшей Валке была слабым оправданием для остальных.
Вождь должен подавать пример остальным, он должен быть показателем силы и влиятельности племени.
И если раньше все можно было списать на наличие наследника, если раньше он мог оправдаться хотя бы перед самим собой, то теперь Стоик как никогда раньше понимал, что жениться надо.