Жить вопреки (СИ)

Или вот другая картинка — странный, но столь знакомый всем олуховцам свист, от которого холодеет в жилах кровь, вспышка, и никто не успевает ничего понять…

И на месте, где только что стояло несколько воинов, лишь выжженная земля, а останки тех, кто там стоял, разбросаны в диаметре нескольких метров… Ошмётки мяса и внутренностей на траве и камнях.

Как ни страшно это признавать, но Астрид, как и все жители Олуха, уже давно привыкла к запаху крови и жжёной плоти, к постоянным похоронам и плачу вдов. Привыкла к заплаканным личикам сирот, бегущих за кораблем, на котором «куда-то уплывают мама и папа», кричащих, когда зажжённые стрелы попадают в те корабли…

Но понимать, что все сорок три человека убиты всего одним драконом… А ведь один умелый воин, кем и были павшие, способен убить и не одну такую тварь.

Что же за демон был убит на закате? Чьих жертв отправляют в последний путь на рассвете? С кем же ты связался, Иккинг? За кого сейчас там лежишь в крови и медленно умираешь? А может, уже мёртв? Вспомнит ли кто о тебе, глупый?

Нет…

Конечно, нет!

Предателей не вспоминают.

И сейчас Астрид наблюдала за печальной процессией — каждое тело, собранное по кусочкам, переодетое, накрытое белым полотном, заносили на Погребальную Ладью, рядом с ними клали дары, дабы павшие воины не уходили на небеса с пустыми руками…

Эта ночь, наречённая Кровавой, стала началом конца. Вот только об этом никто даже не догадывался…

***

Мирослава нахмурила свои светлые бровки, и, глянув на старшего брата, совершенно спокойного, со смешинкой, таящейся в глубине голубых глаз, тяжко вздохнула и опустила голову, словно чего-то стыдясь.

Хотя стыдиться, в общем-то, было совершенно нечего.

Этой ночью у неё опять был вещий сон. Мать рассказывала, что бабка её — Настасья, тоже предсказывала будущее, видела и прошлое людей, могла общаться с Духами Земли и Воды, чувствовать людскую ложь, угадывать — урожайным год будет, или голод охватит селение. Её за это не очень любили, поглядывали косо, конечно, не без этого. Но уважали. И знали, что к ней можно было обратиться — она не откажет в помощи.

Конечно, многие женщины в их селении, да и вообще во многих селениях на сотни дней пути вокруг, практиковали «магию» (как это называли заморские гости). По крайней мере, простейшие нашёптывания и заклинания знала едва ли не любая, но реальные успехи были только у неё, да и у пары девиц из соседних общин.

В свои одиннадцать лет Мирослава видела, что всё это колдовство было не более чем попыткой приобщиться к чему-то великому и непостижимому, ощутить себя капелькой могущественной Природы. Но попытки сии были корявыми и неумелыми, а потому, по мнению девочки, нелепыми. Ведь реальными успехами никто похвастаться не мог — а пара совпадений была чистой случайностью.

Мирослава уже умела точно различать разные типы видений — или просто сон о возможном развитии событий, или целый букет разных вариантов развития этих самых событий.

Она знала, как стоило действовать в той или иной ситуации, чтобы не привести к нежелательному результату свои старания, пытаясь этого самого результата избежать.

Девочка знала — судьбы нет, есть только вероятности, и жизнь каждого человека была только в его руках.

Она умела, если хорошо сосредоточиться, заглядывать в прошлое людей. И на основе этого предугадывать их будущее.

Но об этом она молчала.

И только брат, её милый старший брат знал всё, что копилось годами в душе девочки.

И помогал ей, по мере своих сил.

Люди любили тех, кто способен был вымолить у Богов и Духов богатый урожай, богатства для селения, победы для Князя, удачи для охотников. И тёплую, лёгкую зиму.

Но она не умела этого.

Мирослава лишь могла рассказать людям их суть, их возможную судьбу. И за это её не очень любили. Как ту самую Настасью. Впрочем, о ней никто уже и не вспомнит — таких народ забывал быстро, не желая нечаянным грубым словом побеспокоить и разозлить покойницу.

Но этой ночью вероятности перевернулись и разметались, перетасовались и около половины распались прахом — случилось что-то такое, что должно перевернуть ход истории рода человеческого.

Что-то страшное случилось.

Во сне парень возраста её брата то стоял на утесе, целясь из неведомого ей механизма куда-то в ночное небо, и ликующе вскрикивал, вроде бы попадая в цель, то разочарованно молчал, видя, что промахнулся, то плакал, стоя на коленях возле мёртвого крылатого чёрного Змея с ярко-зелёными глазами, то, оседлав его, мчался куда-то вдаль, то убивал окруживших его людей, скалясь подобно волку, то счастливо обнимал за шею своего Змея.

Горе и счастье, одиночество и надежда, смерть и жизнь.

И много-много-много других вариантов.

Но везде — этот юноша и его чёрный Крылатый Змей.

Радмир только качал головой на рассказы сестры и просил её молчать об этом — люди бы точно испугались подобного, ведь Змей никогда не был благим предзнаменованием.

Конечно, юноша слышал не раз рассказы о том, что далеко на востоке есть земли, где люди оседлали, словно коней, Крылатых Змеев, но это было ведь не более чем выдумки путников, желающих найти себе слушателей.