Княгиня знала, каким могуществом психического воздействия на принцессу прежде обладала Бенцон, ей было известно также, что этому психическому воздействию уступали также болезненные приступы подобного рода. И впрямь, и на этот раз случилось так, что принцесса вскоре пришла в себя, после того как Бенцон неустанно обращалась к ней с нежными словами. Принцесса призналась ни более ни менее в том, что во время танца принц превратился в драконоподобное чудовище и острым пылающим языком уколол ее в сердце. «Боже упаси! – воскликнула Бенцон. – В конце концов принц Гектор оказывается чем-то вроде mostro turchino[73]
из сказки Гоцци! Что за фантазии, ведь в конце концов все произойдет точно так же, как с Крейслером, которого вы сочли опасным сумасшедшим!» – «Никогда в жизни! – яростно воскликнула принцесса и прибавила затем, смеясь: – И в самом деле, мне не хотелось бы, чтобы мой добрый Крейслер столь внезапно превратился в mostro turchino, как принц Гектор!»Когда ранним утром Бенцон, которая бодрствовала над ложем принцессы, вошла в комнату Юлии, последняя пошла ей навстречу, бледная, невыспавшаяся, свесив головку, как недужная горлица.
– Что с тобой, Юлия? – испуганно воскликнула Бенцон, не привыкшая видеть свою дочь в подобном состоянии.
– Ах, матушка, – проговорила Юлия совершенно безутешно, – мне так не хочется больше бывать при дворе! Сердце мое трепещет, когда я думаю о вчерашней ночи. Есть что-то отвратительное в этом принце; когда он взглянул на меня, я не в силах тебе описать, что произошло в моей душе. Его мрачные и жуткие глаза метали молнии, и я, несчастная, едва не погибла, сожженная ими! Не поднимай меня на смех, маменька, но это был взгляд убийцы, избравшего свою жертву, жертву, которой суждено погибнуть от ужаса прежде, чем будет обнажен кинжал! Я повторяю, это совершенно необычное чувство, я не в состоянии назвать его, но оно, подобно судороге, свело мои руки и ноги! Толкуют о василисках, чей взгляд, как отравленный огненный луч, мгновенно умерщвляет тех, кто решается заглянуть им в глаза. Принц кажется мне похожим на такое грозное чудовище.
– Ну вот теперь, – воскликнула Бенцон с громким смехом, – я и в самом деле вынуждена подумать, что вся история с mostro turchino – чистейшая правда, ибо принц, хотя он прекраснейший, прелюбезнейший, преучтивейший человек, показался двум девушкам одновременно драконом, василиском. Принцессе я готова простить безумнейшие фантазии, но ты, моя спокойная, нежная Юлия, милое дитя мое, неужели и ты стала воображать такую отчаянную чепуху.
– А что творится с Гедвигой, – прервала Юлия речь советницы Бенцон, – я не знаю, что за злая, что за враждебная сила хочет оторвать ее от сердца моего, о да, и хочет бросить меня в борьбу с ужасным недугом, который свирепствует в ее душе! Да, недугом называю я это состояние, против которого бедняжка бессильна. Когда она вчера мгновенно отвернулась от принца, когда она меня ласкала, обнимала, я вдруг ощутила, что от нее так и пышет лихорадочным жаром. И к тому же еще эти танцы, ужасные танцы! Ты знаешь, матушка, как я ненавижу танцы, в которых мужчинам дозволено заключать нас в объятья. Мне кажется, что нас вынуждают расстаться в этот миг со всем, чего требуют нравственность и приличие, чтобы мужчинам предоставить перевес, который, по крайней мере самым чувствительным из них, отнюдь не доставляет радости. И вот Гедвига, которая не в силах была прервать этот полуденный танец, который казался мне отвратительным, с таким увлечением танцует его, хотя истинно дьявольское злорадство сверкало в глазах принца!
– Дурочка, – сказала Бенцон, – чего ты только не вообразишь! И все-таки! Я не могу порицать твои убеждения, оберегай их, но не будь несправедлива по отношению к Гедвиге, вообще лучше не думай больше о том, что происходит с ней и с принцем, выкинь это из головы! Если хочешь, я позабочусь о том, чтобы ты некоторое время не видела ни Гедвигу, ни принца. Нет, твой покой не должен быть нарушен, милое мое, дорогое мое дитя! Прильни к сердцу моему! – И Бенцон обняла Юлию со всей материнской нежностью.
– А что, если, – продолжала Юлия, прижав свое пылающее лицо к груди матери, – от этой ужасной тревоги, которая охватила меня, и произошли те странные фантазии, которые меня совсем расстроили?
– Что же это за такие фантазии? – спросила Бенцон.