Житейские воззрения кота Мурра

Принц Гектор теперь широко развернул перед принцессой пестрый и кичливый павлиний хвост своей галантности, она же, почти уязвленная чрезмерной буйностью его слащавой экзальтации, расспрашивала его об Италии, о Неаполе. Принц описал ей тот эдем, в который она войдет как повелительница и богиня. Он доказал на деле свое искусство беседовать с дамой таким образом, что все слагается в гимн, восхваляющий ее красоту и прелесть. Но, не дослушав этого гимна, принцесса вырвалась и бросилась к Юлии, которую она увидела невдалеке. Она прижала ее к своей груди, назвала ее тысячью нежных имен, восклицая: «Это моя милая, любимая сестра, моя прекрасная, чудная Юлия!» Принц, несколько смущенный внезапным бегством Гедвиги, подошел к ним и устремил свой взор на Юлию, однако он глядел так долго и так странно, что юная девушка, все больше и больше заливаясь краской, потупилась и робко повернулась к матери, стоявшей за нею. Но принцесса вновь обняла ее и воскликнула: «Моя милая, милая Юлия», – и при этом у нее не глазах выступили слезы. «Принцесса, – тихонько проговорила Бенцон, – принцесса, что это с вами творится?» Принцесса, не обращая внимания на Бенцон, обратилась к принцу, пораженному настолько, что все его красноречие улетучилось неизвестно куда, и если Гедвига сперва казалась тихой, серьезной и сдержанной, то теперь она почти переступала границы дозволенного в какой-то странной, судорожной веселости. Наконец сильно натянутые струны сдали, и мелодии, которые теперь звучали из ее души, сделались более мягкими, кроткими, девичьи-нежными. Она была учтивей, чем когда-либо прежде, и принц был, должно быть, совершенно увлечен. Наконец начались танцы. Принц после нескольких танцев попросил разрешения исполнить неаполитанскую народную пляску, и ему вскоре удалось дать о ней полнейшее представление всем танцующим так, что все шло как нельзя лучше и собравшиеся прекрасно переняли страстно-чувственный характер пляски.

Впрочем, никто не уловил этот характер танца лучше Гедвиги, которая танцевала с принцем. Она потребовала повторения и, когда танец был закончен во второй раз, настояла, не обращая внимания на предостережения советницы Бенцон, заметившей, что принцесса подозрительно бледна, – настояла на том, чтобы исполнить пляску в третий раз, ибо лишь на этот раз пляска ей по-настоящему удастся. Принц был вне себя от восторга. Он уносился в танце с Гедвигой, которая в каждом движении своем казалась воплощенной прелестью. Во время одной из фигур, которыми изобиловал танец, принц прижал прекрасную Гедвигу к своей груди, но в то же самое мгновение она без чувств поникла в его объятиях. По мнению князя, более неловкого нарушения придворного этикета невозможно было себе представить, и только то, что бал происходит почти что на лоне природы, извиняет многое.

Принц Гектор сам отнес лишившуюся чувств в соседнюю комнату и уложил на софу, где Бенцон натерла ей лоб какой-то крепкой жидкостью, оказавшейся под рукой у лейб-медика. Этот последний, впрочем, объяснил обморок попросту приступом нервной слабости, вызванной разгорячением во время танца, и сказал, что состояние это очень скорое пройдет.

Врач был прав, несколько секунд спустя принцесса с глубоким вздохом раскрыла глаза. Принц, едва узнав, что принцесса очнулась, пробился сквозь плотное дамское окружение, в которое она была заключена, преклонил колени перед софой, стал горько сетовать на то, что он один виноват во всем случившемся и что сердце у него разрывается от боли. Однако же, как только принцесса увидела его, она воскликнула в явном ужасе: «Прочь, прочь!» – и вновь лишилась чувств.

– Пойдемте, – проговорил князь, хватая принца за руку, – пойдемте, дражайший принц, вы не знаете, что принцесса нередко страдает от престранных грез. Одному небу известно, в каком удивительном виде вы представились ей в этот миг! Вообразите себе только, дражайший принц, уже дитятей – entre nous soit dit[72], – уже дитятей она однажды целый день подряд принимала меня за Великого Могола и требовала, чтобы я выезжал верхом в бархатных домашних туфлях, на что я в конце концов и вынужден был согласиться, хотя, впрочем, только в саду.

Принц Гектор без дальнейших околичностей расхохотался князю прямо в лицо и велел подавать экипаж.

Бенцон вынуждена была, чтобы ухаживать за Гедвигой, вместе с Юлией остаться в замке, ибо так хотела княгиня.