Житейские воззрения кота Мурра

Что же! Я не сидел ни в блаженно-шелестящем лесу, ни у журчащего ручейка, я сидел на голой крутой крыше, малую толику лунного света можно совсем при этом не принимать в расчет, и все-таки я в вышеприведенных мастерских стихах умолял леса, ручьи и волны и под конец моего приятеля Овидия Назона прийти ко мне, помочь мне, стать на мою сторону в титанической борьбе с любовной напастью! Мне несколько трудно было подыскать рифму к названию моего рода в родительном падеже: самую заурядную и банальную рифму «дротика» мне почему-то не очень-то захотелось применять даже в минуты вдохновения. Но то, что я и в самом деле стал находить рифмы, вновь доказало мне преимущество моего кошачьего рода над человеческим, так как слово «человечий», как известно, рифмуется самым пренелепым образом, разве что с «овечий» и «предтечей», почему, как уже некогда заметил один шутник-комедиограф, человек, стало быть, пренелепое животное. Я же, напротив, – животное лепое, и до чего еще лепое! Нет, не напрасно ударил я по струнам болезненной печали, не напрасно заклинал леса, ручьи, лунный свет и все прочее – привести ко мне даму моих помыслов, ибо вскоре из-за трубы вышла моя прогуливающаяся там прелестница – легчайшими, воистину волшебными шажками! «Ты ли это, милый Мурр, так чудесно распеваешь?» – так воскликнула Мисмис, увидав меня. – «Как, – возразил я ей с радостным изумлением, – как, ты знаешь меня, сладчайшее существо?!» – «Ах, – проговорила она, – ах, ну конечно же, ты понравился мне сразу, с первого же взгляда, и душе моей причинило величайшую боль, что мои неблаговоспитанные двоюродные братцы сбросили тебя в сточную канаву…» – «Умолчим, – прервал я ее, – милое мое дитя, умолчим о сточной канаве, о, скажи мне, скажи мне – любишь ли ты меня?!» – «Я навела справки, – невозмутимо продолжала Мисмис, – о твоих житейских и прочих обстоятельствах, и узнала, что тебя зовут Мурр и что ты, живя у необыкновенно доброго и хорошего человека, не только имеешь массу провизии, но также и наслаждаешься всеми удобствами и роскошествами бытия, вкушаешь их, так сказать: о да, ты, пожалуй, даже мог бы разделить все эти блага с нежной супругою! О, я люблю тебя, мой любезный Мурр». – «О небо, – воскликнул я в высочайшем восторге. – О небо, возможно ли это, сон ли это или истинная правда? О, постой, постой, разум мой, не хватай, бога ради, через край! Ах, на земле ли я еще? Сижу ли я еще на крыше? Не витаю ли я уже в облаках? Все ли еще я кот Мурр? Может, я и впрямь счастливчик необыкновенный?! Приди на грудь мою, любимая, но назови мне сперва твое имя, прекраснейшая!» – «Меня зовут Мисмис», – ответила малютка, сладостно пришепетывая в прелестной стыдливости, и доверчиво уселась возле меня. До чего же очаровательна она была! Серебром сверкала ее белая шубка в лунном сиянии, сладчайшим нежным огнем пылали ее зелененькие глазки.

О, ты…