Житейские воззрения кота Мурра

Милое дитя как будто не заметило меня, оно глядело на солнце, хмурилось и чихало. О, этот нежный звук заставил мое сердце встрепенуться от сладостного ужаса, мой пульс отчаянно бился – моя кровь, кипя и бурля, неслась по всем бесчисленным жилам и прожилочкам, сердце мое хотело разорваться, весь несказанно сладкий восторг, овладевший мною, вырвался наружу в долго сдерживаемом «мяу!», которое я испустил. – Малютка быстро повернула голову в мою сторону, взглянула на меня – испуг, детская, кротчайшая робость в глазах. – Незримые лапы рванули меня к ней с непреоборимой силою – но как только я устремился к прелестнице, чтобы схватить ее, она со скоростью мысли исчезла за дымовой трубой! В ярости и отчаянии я обегал всю крышу, издавая при этом скорбные звуки; увы, все тщетно, все напрасно – она не вернулась! Ах, что за состояние! – Лакомые кусочки казались мне невкусными, от наук меня попросту тошнило, я не мог ни читать, ни писать. «О небо!» – вскричал я на следующий день, безрезультатно пытаясь найти прелестницу на крыше, на чердаке, во всех ходах и переходах нашего дома, и вот возвратился безутешный, поскольку малютка все время была и оставалась в помыслах моих, даже жареная рыба, которую мне дал маэстро, даже сама жареная рыба из мисочки взирала на меня ее глазами, глазами моей прелестницы, так что я громко воскликнул в безумном восторге: «Ты ли это, столь вожделенная?» – и проглотил ее буквально в единый миг; итак, я воскликнул: «О небо, небо! Неужели это и есть любовь?» – Я стал спокойней, я решил действовать как юноша глубоко эрудированный, дабы окончательно уяснить себе свое состояние, и посему начал, хотя и не без некоторых усилий, штудировать «De arte amandi»[63] Овидия, а также «Искусство любить» Мансо, но ни один из симптомов влюбленности, какие приводятся в этих трудах, никак не приходился мне впору. Наконец меня внезапно осенило, что я читал в какой-то пьесе[64], что равнодушие и всклокоченные усы служат верным признаком влюбленности! – Я взглянул в зеркало: о небо! – усы мои были всклокочены! О небо, душа моя была исполнена равнодушия ко всему на свете, кроме любимого существа.

Одним словом, поскольку я теперь узнал, что и в самом деле нахожусь в состоянии истинной влюбленности, душа моя утешилась. Я решил основательно подкрепиться едой и питьем и потом отыскать малютку, к которой устремилось все мое сердце. Сладкое предчувствие подсказывало мне, что она сидит у парадной двери, я сошел вниз по лестнице и в самом деле нашел ее!

О, что за свидание! Как бурлил в моей груди восторг невыразимо блаженного любовного чувства! – Мисмис – так звали милочку, как я узнал впоследствии от нее самой, – Мисмис сидела там в преизящной позе на задних лапках и умывалась, многократно проводя передними лапками по щекам и ушкам. С какой неописуемой прелестью выполняла она у меня на глазах то, чего требуют элегантность и чистоплотность! О, ей не нужны были презренные ухищрения, чтобы возвысить те прелести, которые ей даровала природа! Решительнее, чем в первый раз, я приблизился к ней и сел рядом с нею! Она не убежала, а взглянула на меня испытующе и затем потупилась. – «Прелестнейшая, – начал я тихо, – будь моей!» – «Отважный кот, – сказала она в смущении, – кто ты? Разве ты меня знаешь? Если ты будешь столь же искренен и откровенен, как я, и столь же правдив, то скажи и поклянись мне, что ты меня и вправду любишь». – «О! – воскликнул я в восторге. – Да, клянусь ужасами Орка, клянусь священной луною, клянусь всеми прочими звездами и планетами, которые заблещут нынешней ночью, едва расточится пелена туч, – клянусь тебе, что я люблю тебя!» – «И я тебя тоже», – прошептала малютка и в сладостной стыдливости прижала ко мне свою головку.