Житейские воззрения кота Мурра

(Мурр пр.)…лучше пока все остается как есть. – Юноша-кот, будь скромен, как я, и не суйся всюду со своими стихами, когда вполне достаточно простой и честной прозы, чтобы связать твои мысли воедино. Вставные стихи в книге, которая написана прозой, имеют то же назначение, что шпиг в колбасе, а именно – они должны быть рассеяны там и сям, мелкими кусочками, чтобы придать всей смеси больше жирного блеска, больше сладостной прелести вкусу всего колбасного изделия! Я не боюсь, что мои коллеги-поэты сочтут это уподобление чересчур низменным и неблагородным, ибо поскольку оно заимствовано у нашего любимого, наиболее вкусного блюда, то оно несомненно справедливо; и в самом деле – порой хороший стих столь же полезен для посредственного романа, как жирный шпиг полезен для тощей колбасы! Я говорю это как эстетически образованный и вообще многоопытный кот. Хотя при моих принципах, которые я исповедовал до сих пор, принципах философских и нравственных, – все поведение пуделя Понто, его манера обеспечивать себе благосклонность своего хозяина казались мне весьма недостойными, даже, пожалуй, мизерабельными, все же его непринужденное приличие, его элегантность, его прелестная легкость обращения – все это меня весьма подкупало. Со всей горячностью я пытался переубедить себя, доказать себе, что я – при моей учености, при моем воспитании, при моей серьезности во всех моих деяниях и моих поступках – стою на гораздо более высокой ступени, чем невежда Понто, который лишь там и сям нахватался кое-каких верхов из разных наук. Однако некое неотвязное чувство подсказало мне, и совершенно недвусмысленно, что Понто везде будет стараться затмить меня, – вот почему я оказываюсь вынужденным признать существование более знатного сословия и причислить пуделя Понто к этому избранному сословию.

Гениальная голова, подобная моей, при всяком жизненном испытании всегда порождает свои особливые, своеобычные мысли, и так точно случилось со мной, когда я раздумывал о моем душевном настроении, обо всех моих взаимоотношениях с Понто, обо всех весьма занятных наблюдениях, которые, пожалуй, достойны того, чтобы поведать о них в дальнейшем. Как это получается, – говорил я, обращаясь к себе самому, в раздумье положив лапу на свое чело, – что великие поэты, великие философы, во всех прочих отношениях остроумные, обладающие житейской мудростью, проявляют такую явную беспомощность во взаимоотношениях с так называемым светским обществом? Они почему-то всегда ухитряются очутиться там, где им как раз в это мгновение не следует быть; они говорят, когда им, собственно, следовало бы помолчать, и, напротив, они молчат там, где нужны слова; они как бы вталкивают себя в общественные круги, везде идя при этом наперекор течению, и уязвляют при этом самих себя и других; одним словом, они напоминают человека, который, когда целая шеренга людей, вознамерившихся прогуляться, без разногласий выходит на прогулку, почему-то один рвется к воротам и затем, с яростью продолжая свой путь, нарушает всю эту стройную шеренгу. Это приписывают, я знаю, отсутствию светской культуры, а культуры этой нельзя достичь попросту, торча за письменным столом, – я думаю, впрочем, что эту самую культуру можно без труда приобрести и что наша непреоборимая беспомощность, пожалуй, должна иметь какую-то иную причину. Великий поэт или философ не стал бы таковым, если бы он не ощущал своего умственного превосходства; но точно так же он должен был бы быть лишен глубокого чутья, присущего каждому мыслящему человеку, чтобы не уразуметь, что это его умственное превосходство именно потому не может быть признанным, что оно нарушает равновесие, постоянное поддержание которого является основной тенденцией так называемого светского общества. Всякий голос вправе звучать здесь, лишь вступая в совершенный общий аккорд, но голос поэта диссонирует, и даже если он в других обстоятельствах и может быть весьма хорошим, тем не менее именно в этот миг он может оказаться прескверным голосом, ибо не гармонирует с целым, нарушает его. Хороший тон, однако, так же как и хороший вкус, заключается именно в том, чтобы миновать все ненадлежащее, негармонирующее.