Жити и нежити

Чтобы не думать об этом, Джуда уходила в работу. Она старалась жить так, будто всякий день – последний, и что не успела сегодня, не сделаешь уже никогда. Она работала, боясь скосить на сторону глаза, ей всё казалось, что за ней наблюдают. Занимаясь у станка часами, разрабатывая новые комбинации, работая с учениками или проводя тренинги для инструкторов школы, она говорила себе: я делаю это, пока я здесь, но я могу в любой момент всё бросить, уехать, куда захочу, поселиться, где мне понравится, и жить, как вздумается. Я не то, кем просыпаюсь каждое утро, я то, что спит во мне изо дня в день. Так говорила она себе, и непрерывность отступала, как будто переставала жать обувь. Джуда жила какое-то время в том бешеном темпе, за которым не успевали ни её друзья, ни ученики, ни тигр, пахнущий чаем, но тогда выходил второй демон, который не преследовал её, а терпеливо ждал, когда она сама до него доберётся.

Он был с головой ястреба, с глазами ленивого убийцы, с высохшим телом и нервными пальцами пианиста. Он имел два лица – одно впереди, другое на затылке, и задние его глаза были вывернуты белками наружу – ими он глядел в суть. Иногда он мерещился ей человеком, который идёт впереди, но нельзя понять, идёт он к тебе или от тебя удаляется. Это был демон ненависти к себе, жестокий мучитель. Он травил её мыслью о несовершенстве и невозможности достичь идеала. Эту неспособность он называл уродством. Только убийство урода могло вернуть совершенство в мир.

Хотя его песня была старой, как грех, но такой точной, что Джуда падала, словно ей серпом перереза́ли сухожилия. Он был прав, всегда прав, и ответить ему было нечего. Джуда и сама знала, что, сколько ни бейся, сколько ни выжимай из себя пота и жил, то, к чему стремишься, никогда через тебя не воплотится, а что воплотится, будет похоже на свой эталон в мире идей, как утром воспоминание о любви похоже на саму любовь, случившуюся той же ночью.

Когда это накатывало, оставалось валяться по полу и выть от ненависти к себе. Кусать руки до крови. Обходить стороной открытые окна, аптеки, прятать от себя бритвы и не подходить близко к краю платформы в метро. Потому что, если убьёшь себя, уже никогда и никому не докажешь, что ты это можешь – можешь воплотить совершенство. Или хотя бы приблизиться к нему. И Джуда работала, закусив удила, жила с такой скоростью, словно пыталась убежать от собственной смерти. Чтобы доказать возможность совершенства. Чтобы сделать то, чего ещё не было.

Мои демоны меня берегут, говорила она потом, удовлетворённо читая о победах своих учеников на конкурсах хореографии, или выступив сама, или придумав то, чего раньше не было. Денег от школы она не считала. На завистников привыкла не смотреть. Журналистам рассказывала байки про секрет успеха в виде детских пуантов, висящих на стене кабинета, учителей из Индии и любовников в Европе. Сама же знала, что всем обязана своим бесам, и берегла их ещё пуще, чем они её.

Так проходили годы, и так могло быть всегда, но кончилось, когда она встретила Яра.

2

Мы сидим на втором этаже в Макдоналдсе на Чистых прудах – Александр, Евгения, Яр и я. Сидим у столика с размывами, как пенка на капучино. Эйдос – в ногах. Александр – с ноутбуком. Яр благодушен. Женя многословна. Всё как всегда. Только у меня нервы на взводе. Была бы возможность, уже бежала бы к Ёму. На брата стараюсь не смотреть. Чтобы он не догадался о моём намерении и не опередил меня – не поехал бы сейчас же к своей Джуде.

– Никакого терпения не хватает! – жалуется Женя. – Видят боги, я сама зарезать его хочу. Официант! Официант! Принеси мне нож для разделки туши! Большой кухонный нож!

По счастью, в Макдоналдсе официантов нет. Окружающие поднимают на нас глаза. В ранний час их немного. Только у стены сидит группа молодых людей готичного вида, с косыми, крашенными в неестественные цвета чёлками, бледной кожей и в чёрных одеждах. Подростки-переростки, лет по двадцать. Они-то и смотрят на нас, потом отворачиваются.

– Хватит паясничать, – бросает Александр, ожесточённо щёлкая клавишами. – Тебе надо всего лишь иначе на него взглянуть.

– Как? Я всё перебрала! – Женя прикрывает глаза рукою. – Но он неживой. Рыба, сущая рыба! Вот, убедись сама. Хочешь с ним поговорить? – достаёт трубку и протягивает мне. – Он уже на работе. – Набирает номер и передаёт телефон. – На.

Я прижимаю аппарат к уху. Слышатся два длинных гудка, потом на другом конце отзывается жидкий, будто разбавленный водой голос:

– Банк развития ёжиков слушает.

Я обалдеваю настолько, что нажимаю отбой.

– Ты чего? – удивляется Женя. – Что он сказал?

– Банк развития ёжиков… Он зоолог?

Женя хохочет на весь зал. Александр улыбается. Эйдос поднимает голову и два раза оглушительно гавкает. Даже Яр кривит улыбку на отрешённом лице.

– Ёжиков – это он! Это его фамилия – Ёжиков! А работает в банке «Развитие».

Женя страшно довольна, как хорошей шутке.

– Что ж, рассказывайте, господа, – говорит потом нам, отсмеявшись. – Делитесь, что у вас новенького. Наверняка ведь дело сдвинулось.

– Всё нормально, – отвечает Яр. – Работаем.