Жити и нежити

Но Джуда не была бы Джудой, если бы оставила свою затею. Она устремилась вслед за танцовщицами и намерена была ездить столько, сколько будет нужно. У неё стало получаться, причём с такой скоростью, что женщины, считавшие её сперва уткой, принялись с уважением хватать её за ляжки, прощупывая внутренние мышцы, как у скаковой лошади. В другой ситуации Джуда не потерпела бы такого, но сейчас была счастлива, как высокой оценке.

На исходе второго месяца вдруг выяснилось, что главная танцовщица, до сих пор не обмолвившаяся с Джудой ни словом и общавшаяся только через переводчиков, говорит на недурном английском и готова взять Джуду в ученицы.

Джуда торжествовала. Казалось, мечта становится ближе. Однако тело вдруг подвело: пришедшие неожиданно крови, на которые она давно привыкла не обращать внимания, уложили ее с температурой и белыми пятнами перед глазами.

Пока она так лежала, люто ненавидя своё тело и живущую в нём смерть, пришла наставница и сказала:

– Нельзя влезть в чужой танец, как нельзя носить чужую кожу. Если этот – твой, он родится в тебе, когда ты не ждёшь. Всё, что ты могла получить, мы тебе дали, а теперь вспоминай себя.

И пропала в белых пятнах бреда, пропала из её жизни совсем. Через три дня Джуда обнаружила себя мокрой от пота в номере в Вене; тело болело, словно она тренировалась все эти дни, не прекращая. Про индианок она узнала, что те отправились в Англию. Английской визы у Джуды не было, а пока бы она её получила, те поехали бы дальше и дальше. Джуда поняла, что ездить за ними – всё равно что бегать за лучом света, и вернулась в Москву: к своей школе, своим демонам и к самой себе.

2

Он ждал меня в «Радужном лотосе», в вегетарианском кафе на втором этаже. Когда я вошла, там ел один только Айс. Ел, рис брал щепотью и, закидывая голову, отправлял в рот. Рис был острый настолько, что у меня защипало в носу от одного взгляда. Айс был красный. Увидев меня, он кивнул на пустой стул напротив и продолжил есть.

Когда он подошёл ко мне в первый раз, после лекции, его словами были:

– Если ты что-то ищешь, ты уверена, что готова это найти?

Меня покоробило всё: размытая многозначительность фразы, интонация, с какой он её произнёс, его взгляд и сквозящее за всем этим пренебрежение. Если ты меня презираешь, для чего ты ко мне подошёл? Я не люблю знакомиться в среде потенциальной охоты, но Айс из тех, кто просто так не отпустит. Он привык, что его слушаются, особенно женщины, особенно дурочки, подцепленные на лекции об осознании собственного призрачного «я», особенно если говорить с ними загадочно. Да и кроме того, Айс и правда красив – как я уже говорила, красив редкой мужской красотой, породистой, яркой. В нём какие-то южные крови, не то испанские, не то итальянские. У него смуглая кожа и при том голубые глаза. Он знает своё влияние на женщин и умеет этим пользоваться. Он не дал мне быстренько улизнуть и продолжил втирать о пути, поиске и прочей мути, которую так любят мои потенциальные предметы охоты и которые мне самой ни к чему. Моё сознание полностью лишено мистицизма. Я вообще предельно практична, даже для нежити, и избегаю всего, что не кормит, а мистика не кормит. Кажется, я это уже говорила. В общем, когда я поняла, что он просто зазывает меня в какое-то очередное душеспасительное общество, я поспешила свалить. И никогда бы не подумала, что встречусь с ним снова.

Он ел и о деле не заговаривал. Спросил:

– Чего-то будешь?

– Нет.

– Точно?

– Железно.

– Как знаешь. – И продолжил уплетать рис, подбирая щепотью сверхострое масло со дна тарелки.

Тон для начала разговора он выбрал прежний – высокомерно-пренебрежительный, с каким говорят мужчины, глубоко презирающие женщин. Но в его тоне на сей раз было больше, чем презрение. Как будто он знал обо мне такое, что давало ему право так со мной говорить. Как если бы я была проституткой, которая это скрывает, а он вот узнал и теперь может мной помыкать. Я приготовилась к глухой обороне.

– Чем занималась эти дни?

– Да ничем, – я пожала плечами.

– А мы в Питер ездили, – сказал он. – Два концерта дали.

Ага, вот почему Ём не звонил, подумала я, но вслух спросила:

– И как? Успешно?

– Как всегда, – он опустил в рот последнюю щепоть риса и вытер губы салфеткой. – Восхитительно.

Я кивнула. Добавить мне было нечего. Ради чего он меня позвал, было непонятно. Я сидела и ждала. Он усмехнулся:

– Ты вот в прошлый раз не захотела меня слушать, а зря, – сказал, выждав время. Я изобразила на лице непонимание. Он усмехнулся снова. – Ну да ничего. Я тебе тут кое-что принёс. Для общего, так сказать, развития. – И протянул аудиоплеер, обмотанный проводками наушников. Я смотрела с недоумением. – Бери, бери. Никогда нельзя отказываться от знаний. Глядишь, пригодится, человеком станешь.

Я быстро подняла на него глаза. Или мнительность моя слишком велика? Его интонация мне не понравилась.

– Чего смотришь? – он улыбнулся красивым ртом. – Смотри, сколько хочешь. Только ты не человек, и я это знаю.