Житие маррана

— Именно что выгляжу. Не стоит обольщаться. Бронхи у меня совершенно изношены.

— Пока я могу приезжать в Кальяо, мы будем ходить на берег каждый день. Ты поправишься, вот увидишь.

Убедившись, что рядом никого нет, Франсиско перешел к делу. Ему давно не терпелось поделиться своими сомнениями.

— В университетской библиотеке я нашел одну очень важную книгу.

— Правда? Какую же? — взгляд дона Диего оживился.

— Scrutinio Scripturarum.

— А? понятно, — помрачнел отец.

— Ты ее читал?

— Разумеется.

— И знаешь, она показалась мне насквозь фальшивой.

Дон Диего зажмурился и принялся тереть глаза — наверное, соринка попала.

— Ты меня слушаешь? — недовольно спросил Франсиско.

— Слушаю, слушаю. Книга показалась тебе фальшивой… — Он расстелил санбенито на песке и с трудом опустился на него, как на коврик. Ноги болели.

— Савл, старый иудей, защищающий Закон Моисея, поддается, точно последний идиот, — продолжал юноша, — и с самой первой страницы обречен на поражение. Он намеренно выстраивает аргументы так, чтобы молодой католик Павел мог с треском их опровергнуть.

— Видно, правда на стороне Павла.

— Нет, его слова тоже неубедительны, — Франсиско все больше горячился. — Это никакой не диспут, автор просто хочет показать, что будущее — за христианской церковью, а синагога себя изжила.

— Духовенство высоко ценит его труд и распространяет повсюду.

— Да, потому что Пабло де Сантамария льет воду на мельницу католиков! — Тут юноша хлопнул себя по губам, заметив, что сболтнул лишнее. — Но этот опус, папа, едва ли можно назвать орудием истины.

Дон Диего почувствовал, что еще шаг — и сын переступит опасную черту; дыхание его участилось.

— Что же, по-твоему, является орудием истины?

Франсиско оглядел пустынный берег и бурые утесы, поросшие клочковатой травой. Вокруг ни души, а значит, можно не таясь поделиться сомнениями, выплеснуть негодование, высказать наболевшее.

— Орудием истины, папа, стал бы честный ответ на вопрос: действительно ли после пришествия Христа наступила мессианская эра, как предсказывали пророки? — Глаза Франсиско горели. — Ведь в Библии говорится, что с приходом Мессии гонения на иудеев прекратятся, а они только усилились. До такой степени, что ставят под вопрос само существование еврейского народа.

Дон Диего испуганно посмотрел на сына, а тот сжал морщинистую отцовскую руку.

— Папа, ответь мне честно…

Волны с шумом накатывались на берег и, отступая, оставляли на мокром песке извилистую пенную черту.

— Я не хочу, чтобы ты страдал, — тихо проговорил старик.

— Это я уже слышал. Но страдания — вещь загадочная: все зависит от того, какой смысл в них вложить.

— Я не верю в Закон Моисея, — вдруг произнес дон Диего.

Франсиско уставился на него в изумлении.

— Не может быть!

Отец сидел, закусив губу. Потом пояснил, с трудом подбирая слова:

— Нельзя верить в то, чего не существует.

— То есть Закон Моисея — выдумка?

— Этот термин придумали христиане, по аналогии с Законом Иисуса. Но для иудеев существует только Божий Закон. Моисей не сочинил, а лишь передал его. Поэтому евреи не поклоняются великому пророку как святому. Просто любят и уважают как своего вождя, называют Моше-Рабейну, то есть «наш учитель», но знают, что и он не безгрешен, поскольку понес наказание, когда ослушался Всевышнего. Празднуя Песах в память об исходе из Египта, имени Моисея не призывают. Народ освободил не пророк, а Господь.

— Значит, в Его закон ты и веришь, — понимающе кивнул Франсиско.

— Да, в закон Всевышнего.

— Так вот что они называют грязным иудейством.

Дон Диего заглянул сыну в глаза.

— Да, мой мальчик. Соблюдение Закона, записанного в Пятикнижии.

Океан дышал соленой прохладой и одиночеством. Франсиско посмотрел на изборожденное морщинами лицо, на узловатые руки, перебиравшие светлый песок. То были руки и лицо праведника. Подчиняясь внезапному порыву, юноша попросил:

— Папа, будь моим наставником! Я хочу укрепить свой дух. Хочу сделаться самим собой, человеком, сотворенным по образу и подобию Божию.

Старый врач улыбнулся:

— Читай Библию.

— Я чуть ли не с детства только тем и занимаюсь, сам знаешь.

— Поэтому ты так хорошо меня понимаешь.

Франсиско повернулся лицом к океану и уселся рядом с отцом. Их плечи соприкасались. Теперь они действительно были вместе — родственные души, верные единомышленники. Дона Диего наполняла несказанная гордость: вот какой у него сын! А юноша вдруг всем сердцем ощутил, что вновь обрел утраченные корни. Отныне их связывали не только узы крови, но и взаимное доверие, жгучая тайна.

— Папа, я больше не чувствую себя одиноким. — Франсиско простер руки к серебристо-синей водной глади, потом к небу, где в незримых воздушных токах скользили чайки. — За мной стоит неисчислимый род поэтов, вельмож и святых.

— Ты принадлежишь к древнему дому Израилеву, к многострадальному дому Израилеву. К нему принадлежат и Иисус, и Павел, и другие апостолы.

— Да, в моих жилах течет их проклятая кровь. Их благословенная кровь.