Житие маррана

Но и эти поломанные марионетки заводили семьи, рожали детей, до поры до времени здоровых. И не меньше других нуждались в пище духовной. Однако священники почти не уделяли внимания отверженным. Лишь изредка самые отважные, вооружившись крестами и четками, приходили, чтобы совершить требы в часовне. Их окружали служки, готовые огреть палкой всякого, кто потянется к сутане святого отца.

— Брат Мартин де Поррес тоже бывает здесь, — сообщил Хоакин.

— Да, и другие братья здорово ругают его, боятся, как бы не занес заразу в монастырскую лечебницу.

— Но он не слушает. Не может пройти мимо людской боли.

— Святая душа, — кивнул я.

Чернокожий слуга, который когда-то был Хоакину и другом, и утешителем, сидел на камне у входа в свою лачугу. Страдалец гнил заживо. Нос провалился, кисти рук и ступни давно отпали. Услышав свое имя, он поднял глаза, растянул рот в беззубой улыбке и радостно протянул свои культяпки к Хоакину. Тот внимательно осмотрел левую — на ней желтела огромная язва.

— Надо же, опять загноилась, — досадливо поморщился Хоакин.

Кожа вокруг язвы напоминала сухую, потрескавшуюся древесную кору. Мой товарищ открыл сундучок-укладку и достал баночку с мазью.

Вдруг где-то в конце проулка послышались крики, и прямо на нас, теснимые конными гвардейцами, повалили прокаженные в грязных развевающихся балахонах. Калеки и слепые падали, точно трухлявые деревья. Пыль поднялась столбом, кони топтали всех, кто не успел увернуться, а всадники знай себе хлестали кнутами направо и налево, прокладывая путь сквозь людское месиво.

Мы прижались к покосившейся стене лачуги. И тут из толпы, расшвыривая перепуганных обитателей квартала, вынырнули два молодых сильных негра в обычной одежде. За ними-то гвардейцы и гнались. Завидев нас, беглецы переглянулись. Дальше все происходило стремительно: щеки коснулось горячее дыхание, и лезвие кинжала неприятно щекотнуло горло. Нас взяли в заложники. Всадники, ругаясь на чем свет стоит, придержали лошадей. Гвалт стоял невообразимый. Беглецы и преследователи осыпа́ли друг друга проклятиями. Нож больно врезался мне в кожу.

— А ну бросьте оружие, убийцы проклятые! — приказал гвардеец.

— Убирайтесь, не то мы их прикончим! — задыхаясь, вопили негры.

В одном из офицеров я с изумлением узнал Лоренсо Вальдеса. Позже нам рассказали, что злодеи зарезали на мосту какого-то идальго и решили укрыться среди прокаженных. Жилистые руки, которые удерживали меня, дрожали, я почувствовал, как по шее побежала горячая струйка. Вдруг над ухом просвистело что-то тяжелое, послышался громкий хруст, и бандит ослабил хватку. Я повернул голову и ткнулся носом в пику, пробившую негодяю череп.

Он медленно оседал на землю. По курчавым волосам стекала кровь вперемешку с мозгами. Его товарищ, остолбенев от ужаса, выпустил Хоакина и сдался.

Лоренсо спешился.

— Ну что, жив? — спросил он, стирая у меня с шеи алые капли.

— Жив. Спасибо тебе.

Форма удивительно его красила, даже бордовое пятно на лице стало не так заметно.

— Тебя-то как сюда занесло, Франсиско?

— Я же врач, или ты забыл? — криво усмехнулся я.

Лоренсо дружески похлопал меня по плечу.

— Эти душегубы надеялись затеряться среди прокаженных. — Он жестом подозвал солдата и велел убрать труп.

— Неплохая идея.

— Думали, мы побоимся сюда сунуться…

— Плохо же они тебя знали.

Лоренсо одобрительно хмыкнул и наклонился ко мне:

— Слышал, ты скоро отбываешь в Чили…

— Ого, везде-то у тебя свои люди!

— Благодарение Господу. И моей компанейской натуре, конечно.

— Как думаешь, повезет мне в тех краях?

Он улыбнулся.

— Почему же нет. Только смотри, не связывайся с арауканами. По сравнению с ними кальчаки, от которых вы отбивались в Ибатине, сущие ангелы.

— Но я же собираюсь жить в Сантьяго-де-Чили.

— Говорят, красивый город. И женщины там красивые.

— Спасибо, буду знать.

— Ладно, Франсиско, шутки в сторону. — Лоренсо положил руку мне на плечо. — Ты правильно делаешь, что уезжаешь. Новый вице-король, который велит называть себя князем, отлично поладил с инквизицией. Сам знаешь, что из этого следует…

Он вскочил в седло.

Статный конь завертелся в узком проулке и чуть было не снес ближайшую лачугу.

— Береги себя! — крикнул на прощание Лоренсо и пришпорил скакуна.

♦ ♦ ♦

Франсиско сопровождают в обитель Святого Августина, где его уже ждет келья, приспособленная под камеру. Пленник не сопротивляется. Даже как будто торопится навстречу судьбе и сообщает монаху, который замыкает кандалы у него на щиколотках и запястьях, что готов говорить с монастырским начальством.