Житие маррана

На запястье мне заполз клоп и тут же укусил. Я стряхнул насекомое на пол и раздавил. По звукам прелат понял, что происходит.

— Вы только что убили моего друга…

— Просто клопа.

— …бедного, безгрешного друга.

— Простите мою дерзость, ваше преосвященство, но…

— Говорите же!

— На вашей постели много клопов. Это никак не способствует выздоровлению. Вам нужен полный покой.

Мутные глаза моргнули. Тонкие тубы беззвучно зашевелились: больной старался подобрать нужные слова.

— Я не позволю их извести, — сипло произнес он. — Они тоже… Божьи твари… Уязвляют мою плоть, чтобы очистить душу.

— И мешают вам отдыхать.

— Клопы вырывают меня из плена сновидений, понятно? — брюзгливо пояснил епископ.

Нет, непонятно. Я помог ему выпить молока, объяснил слуге, куда следует накладывать холодный компресс, а какие части тела согревать, и почтительно откланялся.

Епископ быстро шел на поправку, кровотечение не возобновлялось. Я регулярно навещал пациента и заметил, что грозный проповедник весьма ценит мое врачебное искусство. Но однажды вечером он преподнес мне сюрприз: спросил, не собираюсь ли я жениться. Какая потрясающая проницательность! С трудом справившись с изумлением, я признался, что чрезвычайно увлечен дочерью губернатора. Невидящий взгляд мутных глаз остановился на моем лице.

— Ваша честность похвальна, доктор, и чаяния ваши мне известны.

— Выходит, вы меня просто испытывали? — смущенно улыбнулся я.

— Испытывает Господь, не люди.

— Разумеется, все зависит от воли отца девицы, — сказал я, не подозревая, какие последствия будут иметь мои слова.

— Губернатор ей не родной отец.

— Значит, от воли отчима.

— Да. Но, полагаю, дело сладится. Более того, губернатор будет рад породниться с вами… Разумеется, если не возникнет препятствий материального толка.

— Я, к сожалению, небогат.

— Не прибедняйтесь! — немедленно вскипел епископ. — Вы превосходный врач и наверняка неплохо зарабатываете. Пожертвования начнете делать сегодня же, — приказал он. — Да будет рука ваша столь же щедра, сколь искусна в лечении больных.

— Приложу все усилия, ваше преосвященство, — смиренно ответил я и прихлопнул очередного клопа.

— Опять убили невинное создание? Как не стыдно! — рассердился епископ.

— Это зловреднейшие букашки!

— Напротив, полезнейшие, ибо прерывают мои сновидения.

— Прошу прощения, ваше преосвященство. Но зачем прерывать сновидения?

Прелат скривил губы, подумал и дал престранный ответ:

— Прерывают мои сновидения, да. Ведь сны — это темная сфера. Попадая туда, наша душа становится игрушкой лукавого и блуждает, не находя опоры. Оттуда не докричишься и не вырвешься, так что сатана может вытворять с нами все что заблагорассудится.

— Но ведь кошмары снятся не так уж и часто.

— Приятные сны еще опаснее! — незрячие зеницы загорелись холодным металлическим блеском.

Я промолчал.

— Гораздо опаснее. Дьявол обманом вводит нас в грех. В царстве сновидений мы беззащитны перед искушениями… И тут на помощь приходят верные друзья. Мои единственные друзья, которым неведома похоть: клопы. Они угрызают плоть, душа вырывается из сонного плена и во всеоружии противостоит врагу.

— Однако бывает и сон без сновидений… — возразил я.

Епископ досадливо поморщился и воскликнул:

— Не бывает! Дьявол пользуется каждой минутой бездействия. Стоит расслабиться, успокоиться, как он тут как тут: хватает нас, волочет в свои тайные чертоги и развращает. А потом заставляет забыть все, что снилось, чтобы, пробудившись, мы не осознавали, что замарали себя грехом, и не могли омыться. Человек по шею вязнет в мерзотах, но, вставая с постели, искренне полагает, будто чист как младенец. Хотя на самом деле он грязнее свиньи.

— Разве стоит винить людей в бессознательных прегрешениях?

Костлявые пальцы теребили простыню. Вертикальная складка на лбу стала еще глубже.

— Стоит, еще как. Мы позволяем искушениям угнездиться в нашей душе, а лукавый этому и рад. Каждый повинен в том, что недостаточно упорно противится соблазнам. Все грешны, сын мой, ибо плоть слаба. — Он крепко сжал мне руку. — Поэтому женитесь, и как можно скорее.

— Благодарю, ваше преосвященство.

— Мы же, священники, должны продолжать свою молчаливую борьбу. Обет безбрачия не только требует физического воздержания, но и запрещает всякие помышления о женщинах.

— Возможно ли это?

— Господь благословил меня, лишив зрения. По крайней мере, наяву я их не вижу. Однако во сне дьявол дразнит меня мучительными видениями… — Он замолчал, болезненно скривился и вновь нашарил мою ладонь. — Доктор, мне гораздо лучше, думаю, хватит валяться в постели.

Я открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг епископ выпалил:

— Женщины страшнее еретиков, страшнее иудеев!

Он примолк, закусив губы и ожидая моей реакции.

— То есть без слабого пола мир стал бы лучше, — закончил я его мысль и почувствовал глухое раздражение. Владыка прощупывал меня, исподволь провоцировал. Может, прознал о моем происхождении? Учуял иудействующего? Ни с того ни с сего спросил о женитьбе, вспомнил зачем-то иудеев… Это не могло не настораживать.

94