Житие маррана

— Надеюсь, вы не обойдете внимание и нотариат. Сегодня среди приглашенных присутствует выдающийся представитель этой профессии, — губернатор почтительно указал на важного господина, который, почувствовав внимание, растянул губы в улыбке и гордо поднял голову.

— Увы, тут мне сказать нечего.

Воцарилось неловкое молчание. Дон Кристобаль беспомощно развел руками. Из противоположного конца залы послышался приглушенный женский смех. Нотариус заерзал, отодвинул скамеечку для ног и, похоже, от возмущения готов был вскочить со стула.

— На что это вы намекаете, доктор?

— Да собственно, ни на что. Нас не обучали нотариату, вот и все.

Женщины снова захихикали, а я поспешил добавить:

— Мы проходили теологию, математику, анатомию, медицинскую астрологию, химию, грамматику, логику, травоведение. Но вашей специальности, к превеликому сожалению, даже не касались.

— Мы здесь, в Сантьяго, отстали от жизни, — проговорил губернатор, чтобы сменить тему. — У нас и библиотеки-то нет.

— Я привез с собой много книг, — вырвалось у меня.

На лицах гостей отразилось изумление.

— Надеюсь, среди них нет сочинений, запрещенных инквизицией? — понизив голос, заговорщически осведомился богослов.

— Что вы, как можно! — громко возмутился я. — Все они приобретены в Лиме.

О том, что большая часть досталась мне от отца, уважаемым господам лучше было не знать.

— Много — это сколько? — поинтересовался математик, еще сильнее скосив глаза.

— Два сундука. Почти двести томов.

— Они оформлены должным образом? — выпятил губу нотариус.

— Что вы имеете в виду? — надо признаться, вопрос меня озадачил.

— Таможенные процедуры, разумеется.

— Вся принадлежащая мне собственность прошла таможенный досмотр.

— Иначе и быть не может! — губернатор хлопнул себя по ляжке. — Безмерно рад, что в нашем городе хоть у кого-то имеется библиотека. Я, видите ли, большой почитатель просвещения.

— С позволения вашего превосходительства, — кашлянул нотариус, — хотел бы заметить, что и у меня найдется несколько книг. Есть они и в монастырях: у доминиканцев, францисканцев и иезуитов.

— И у меня наберется штук сорок, — вставил богослов.

— У нас дома на полке ровно двадцать пять штук, — сообщил математик.

— Замечательно! — воскликнул хозяин. — Я, увы, могу похвастаться лишь десятью-пятнадцатью. Но все мы обладатели, как бы точнее выразиться… частных собраний. Настоящая библиотека, друзья мои, это два сундука книг, никак не меньше, — он подмигнул мне.

От похвал губернатора я совершенно смешался. Ведь мы знакомы не так давно, да и завистники мне ни к чему. Книги — близкие друзья, а не предмет хвастовства.

Капитана звали Педро де Вальдивия.

— О, вы тезка отца-основателя Чили, знаменитого конкистадора!

— Нет, не тезка. Сын.

Я посмотрел на него с уважением. В преклонные годы Лоренсо Вальдес будет выглядеть так же. Но что представляет из себя этот торговец? Кажется, где-то я его видел… Наконец и он заговорил:

— А нам с вами придется частенько встречаться.

— По какому поводу?

— Я поставщик больничной аптеки.

— О, раз так, то гораздо чаще, чем вы думаете! — с облегчением воскликнул я. — В аптеке просто шаром покати.

Губернатор захлопал в ладоши:

— Вот это дело! Нашелся-таки человек, способный хоть в чем-то навести порядок!

— Да я ведь обычный поставщик и за состояние аптеки не отвечаю… — прижав руку к груди, принялся оправдываться торговец.

— Знаю, знаю… — успокоил его дон Кристобаль. — Но начинания доктора Мальдонадо да Сильвы достойны самой высокой оценки.

— Благодарю, ваше превосходительство, — ответил я и покосился туда, где сидели женщины. Слышала ли Исабель слова отчима?

— Только приехал — и тут же взял быка за рога! Энергичные люди нам очень нужны.

— Ваше превосходительство, вы и сами человек решительный и отважный, а потому цените эти качества в других, — заметил капитан Педро де Вальдивия. — С первых дней вашего пребывания у власти у нас точно второе дыхание открылось.

— Однако не все придерживаются схожего мнения, друг мой.

— Их скудоумие достойно жалости.

— Верно сказано! — вступил в разговор богослов и разразился длинным монологом, шамкая запавшим ртом и щедро пересыпая речь латынью. — Ваш указ, избавляющий индейцев от тяжкого бремени[69], — проявление Божеской справедливости, — в заключение изрек он.

— Позвольте не согласиться, — возразил нотариус. — Я глубоко уважаю его превосходительство, но власть губернатора не от Бога, а от людей.

— Нет, от Бога! — завопил беззубый старик. — И год принятия этого указа поистине юбилейный!

— Извольте объясниться, — вмешался математик. — Какое отношение имеет Бог к указу его превосходительства? И при чем тут юбилейный год, что-то я в толк не возьму.

Тут меня будто кто за язык дернул:

— Юбилейный год — это год восстановления изначального миропорядка. Вспомним, что написано в книге Левит: «И насчитай себе семь субботних лет, семь раз по семи лет, чтоб было у тебя в семи субботних годах сорок девять лет; и освятите пятидесятый год и объявите свободу на земле всем жителям ее: да будет это у вас юбилей; и возвратитесь каждый во владение свое, и каждый возвратитесь в свое племя».