Житие маррана

— Я знал. Но честно говоря, Франсиско, намеренно избегал тебя.

Меня так и подмывало спросить почему, однако я удержался: в душу закралось жуткое подозрение, горло перехватило. Я повернулся и зашагал к больнице, однако внутрь не вошел: неожиданная встреча оставила тягостное впечатление, надо было прогуляться и обдумать услышанное. Вот и церковь Святого Доминика, за ней храм Святой Марии Милосердной и коллегия иезуитов. Но я не смотрел по сторонам, перед глазами стоял тенистый грот, наша с Маркосом тайна.

В лечебницу я вернулся через полчаса, уставший и в омерзительном настроении. Вместе с Хуаном Фламенко Родригесом мы осмотрели больных, лежавших в одной-единственной палате, тесноватой для двадцати пяти человек. Кроватей хватило только двенадцати пациентам, остальных пришлось разместить прямо на полу, на циновках. После обхода цирюльник пригласил меня отужинать. Я неохотно согласился.

96

Мы сели за стол. Жена Хуана Фламенко укладывала спать их младшего сына, двухлетнего мальчугана. Служанка поставила перед нами блюдо с сыром, хлебом, редиской, оливками. Принесла изюм и вино.

— Выходит, губернатор включил тебя в кружок избранных? — спросил Родригес, проводя ногтем по лезвию ножа. — Благодарный пациент. Но будь осторожен.

— Почему?

— Амбиции, друг мой, амбиции. Для него все средства хороши, лишь бы пробиться к власти.

— Так он уже пробился.

— Подумаешь, временный губернатор. Просто «губернатор» звучит куда привлекательнее. А там и до вице-короля недалеко.

— Дон Кристобаль прекрасно образован и любит общаться с культурными людьми. — Я взял с блюда ломтик сыра. — Он производит впечатление человека открытого, как говорится, душа нараспашку. Так что, думаю, ты ошибаешься.

— Вот как? Нараспашку, значит… — Цирюльник разлил по кружкам вино.

— Ну да. Рассказал нам о своем новом указе и вполне искренне предрек ему провал.

— Это ни для кого не секрет. Но держу пари, что о делишках иного толка этот скопидом не обмолвился ни словом.

— Скопидом?

— Еще какой! Городской-то казны ему не жалко: построил огромную дамбу и множество зданий, на которых сам же и наживается. А из собственного кармана не даст ни гроша. Даже епископ не может вытрясти из него церковную десятину. На кого его преосвященство намекал, когда говорил о «грешниках, управляющих нами»? На губернатора, разумеется.

— А дон Кристобаль как отреагировал?

— Сделал вид, что это не имеет к нему никакого отношения. Только на богослужения с некоторых пор начал опаздывать. Назло, конечно, но всегда под благовидными предлогами. Хотя епископа не так раздражает губернаторская скупость, как его талант взяточника. Деньги гребет пригоршнями, а с церковью не делится.

— Надо же, никогда бы не подумал.

— О, тут дон Кристобаль не знает себе равных. Набил руку, еще когда служил в суде. Люди ему подношения, а он им за это услуги.

— Не может быть! Ведь губернатор сам выступал за суровые наказания для тех, кто пытается подкупить власть имущих.

— И в этом он весь. Одно на языке, другое на уме. Задаром и пальцем не шевельнет, вот и приходится людям раскошеливаться.

— А что еще о нем говорят?

— Что, когда дону Кристобалю приносят взятку, он и ухом не ведет. Делает вид, будто совершенно ни при чем. Но денежки падают в его бездонный карман и, если подношение достаточно щедрое, дело как бы само собой сдвигается с мертвой точки.

— Да, досадно.

— Ты разочарован? — Родригес подлил в кружки вина.

— Разумеется.

— Да ладно тебе, Франсиско. В Лиме небось и того хуже.

— Может быть. Но там я в высоких кругах не вращался.

— Понятно. Здесь правит без пяти минут губернатор, а в столице — вице-король. Все равно своя рука владыка. Неподкупность нынче почитается за глупость. В нашем развращенном обществе честный человек — не предмет для подражания, а докучливая собака на сене: и сам не ам, и другим не дам.

— Да, нет в мире совершенства…

— Давай-ка поговорим о чем-нибудь более приятном. Удалось повидать губернаторскую дочку?

— Так, издали.

— Издали! Жениться тебе надо, вот что. Чаще будешь улыбаться.

— До всего-то тебе есть дело, сплетник ты эдакий! — Я легонько щелкнул его по носу. — Неизвестно, захочет ли она за меня пойти.

— Еще как захочет! — Цирюльник сдержанно рыгнул. — А если заартачится, так папаша заставит.

— С какой это стати?

— Сам посуди. — Он подвинул к себе подсвечник. — Во-первых, Исабель Отаньес не родная дочь дону Кристобалю, что, с одной стороны, хорошо, а с другой — плохо. Хорошо потому, что скупость отчима красотка явно не унаследовала. А плохо потому, что и денег она тоже не получит. И женишься ты на бесприданнице.

— Это не имеет ровным счетом никакого значения.

— Непростительное легкомыслие! Но дону Кристобалю оно на руку. Как раз такой зять ему и нужен. Почему? Во-первых, сэкономит на лечении. А во-вторых, хороший врач как член семьи может принести и пользу иного рода.

— Какую же?