Житие маррана

Брат Андрес кивнул: он, конечно же, был наслышан. Подобные новости разлетаются быстро. Мать, которая осталась одна с тремя детьми, два раба, опустошенный дом и витавшая в воздухе тревога об отце и старшем сыне, должно быть, производили гнетущее впечатление. Монах жевал пирог, низко склонившись над тарелкой, и от этого горб выглядел еще уродливее. Но собственные немощи францисканца совершенно не волновали: все его мысли занимал Франсиско Солано. О нем он говорил без умолку, пока не стемнело. Это была захватывающая история, похожая на сказку. И тем не менее Франсиско Солано существовал на самом деле, он тому живой свидетель.

Альдонса предложила ему добавки, но Фелипа предусмотрительно убрала поднос: не хватало еще, чтобы дорогому гостю достались одни крошки.

Наконец в пепельном сумраке, окутавшем дом, показалась темная фигура. Когда монах вошел, все встали, а он направился прямо к матери семейства. Потом благословил остальных и сел. Капюшон его рясы был откинут на спину, и свечи, которые Каталина услужливо подвинула поближе, роняли золотистые отблески на продолговатую костлявую голову.

27

Тем же вечером Альдонса, поддавшись внезапному порыву и совершенно забыв, что сама же строго-настрого велела сыну молчать, поведала францисканцу горестную историю супруга.

Франсиско Солано внушал доверие, хоть с виду и был сухарь сухарем. В свою очередь он рассказал, что как-то, находясь в землях, населенных дикарями, совсем ослаб и не мог продолжать путь. Так для него соорудили из веток что-то вроде стула и понесли на плечах. «Представляете, я всю дорогу дремал, только иногда просыпался и думал, что похож на шута, изображающего папу римского. Какая непростительная гордыня! И тем не менее я не отказался от помощи, поскольку действительно нуждался в ней, да и индейцам доброе дело пошло на пользу. Они ликовали, чувствовали себя такими великодушными, такими сильными. Если бы я из скромности остановил их благородный порыв, то повел бы себя как настоящий эгоист. Парадокс, не правда ли?»

Когда скромный ужин подошел к концу, францисканец всех удивил.

— Мои братья ждали, что я погощу в обители, вычистили и вымыли ее на славу. А я туда сегодня не вернусь. Монастырь надлежит содержать в чистоте всегда, не только к приезду визитатора. Но объяснять им ничего не стану, пусть сами попробуют догадаться.

— А где мы будем спать? — спросил Андрес.

— Ты-то в монастыре. А я предпочел бы провести ночь здесь, если хозяева не возражают.

— Здесь?

— Да, в этом доме. Хочу составить им компанию и выразить таким образом свою искреннюю симпатию.

— Но мы недостойны подобной чести! — воскликнула изумленная Альдонса. — Я велю постелить вам в самой лучшей комнате!

— Ни в коем случае, — монах покачал головой. — Ты что же, выгнать меня собралась? Лучше принесите-ка мне корзину побольше. Я переночую на свежем воздухе, под каким-нибудь деревом.

— Но святой отец…

Франсиско Солано смущенно развел руками:

— Время от времени я позволяю себе роскошь поспать без всяких удобств.

Брату Андресу пришлось откланяться.

Каталина убрала со стола, а Альдонса отправилась за корзиной и принесла целых три, на выбор. Однако францисканец попросил хозяйку покуда оставить их и зажечь новые свечи: ему хочется побеседовать с ней и с детьми. Все боязливо уселись в кружок: несмотря на спокойное дружелюбие Франсиско Солано, никто не забывал, что он — высокое духовное лицо. Неожиданную симпатию святого отца к ним, проклятым и отверженным, можно было объяснить разве что его склонностью к парадоксам.

В темноте запели лягушки, светлячки затеплили свои фонарики. Идиллическую обстановку нарушал лишь надсадный, рвущий душу кашель Альдонсы.

Монах рассказал, как познакомился с отцом семейства в Ла-Риохе, и уважительно называл его по имени: «Лиценциат Диего Нуньес да Сильва». Упомянул и о громком процессе над Антонио Трельесом, которого сначала обвинили в том, что пользовал больных, не имея разрешения, а потом и в иудействе (так окончательно и не доказанном). Лиценциат втридорога заплатил за его столовое серебро, чтобы помочь разоренной семье. «Это говорит о том, — заметил Франсиско Солано, что у дона Диего благородное сердце».

Слова францисканца вызвали у Альдонсы очередной приступ кашля. Она захлебывалась слезами и мокротой, не веря своим ушам: какое великое утешение! Исабель и Фелипа подсели к матери и принялись заботливо утирать ей лицо. А Франсиско почувствовал себя глубоко несчастным: его отца, его замечательного отца отняли у них, пытают сейчас там, в Лиме, а может статься, уже вздернули на виселице.

Франсиско Солано положил свою широкую ладонь на голову женщине. Прошептал молитву и сказал, что не следует терять надежду. И пусть не чувствует себя виноватой в том, что сочеталась браком с новым христианином.

— Все мы, и старые, и новые, дети Господа. И как удручает желание разделить нас. Сами подумайте: ведь апостолы тоже были новыми христианами. А к кому обращаются они в своих посланиях? Тоже к новым христианам! И кто такой святой Павел, как не новообращенный?