Житие маррана

Судьбой Исабель и Фелипы брат Бартоломе распорядился по собственному усмотрению. Девушкам следовало поступить в послушницы первого женского монастыря, который вот-вот собирались открыть в Кордове по указанию епископа Трехо-и-Санабрии. Отправив дочерей еретика служить истинной вере, комиссар хотел посодействовать прелату, а заодно записать на свой счет весомую заслугу. По правилам будущим невестам Христовым полагалось явиться в обитель с приданым. Но откуда его взять, если семью лишили состояния? И тут на помощь пришло провидение. Дело в том, что Хуана Брисуэлу, владельца дома, где пока что жила Альдонса с детьми, недавно арестовали в Сантьяго-де-Чили. Дон Диего в свое время собирался расплатиться с ним, продав недвижимость в Ибатине. Однако стараниями неумолимого брата Антонио Луке ее уже сбыли с рук за хорошую цену, а все деньги до последнего гроша ссыпали в котомки, погрузили на мула и под надежной охраной отправили в казну инквизиции. Таким образом Нуньес да Сильва оказался не в состоянии погасить долг, а имущество Брисуэлы после ареста хозяина подлежало конфискации и продаже, поскольку судопроизводство требовало немалых затрат. И тогда брат Бартоломе Дельгадо проявил похвальную сметливость. От имени святой инквизиции он обратился к энкомендеро Эрнандо Торо-и-Наварре, чье скромное жилище никак не соответствовало возросшему благосостоянию, и предложил выгодную сделку: если тот уплатит будущему женскому монастырю взнос за Исабель и Фелипу Мальдонадо, то сможет выгодно приобрести дом Брисуэлы. Заручившись согласием покупателя, доминиканец, широко улыбаясь и прижимая к груди кота, поспешил сообщить радостную новость несчастной матери и обездоленным девицам.

Альдонса, в отчаянии ломая руки, вопрошала Пресвятую Богородицу, где же им с сыном теперь жить.

— Но по крайней мере, — утешала она Франсиско между приступами кашля, — сестры твои не пропадут. У них будут и крыша над головой, и пропитание.

Вскоре был назначен день, когда девушкам надлежало явиться в дом вдовы по имени Леонор Техеда, пожертвовавшей свое состояние и имение на создание первой в городе женской обители под покровительством святой Катерины Сиенской. Исабель и Фелипе велели забрать с собой все пожитки: в новом пристанище найдут как ими распорядиться. Одежду починят, перешьют и используют для повседневных нужд или же раздадут бедным.

Сестры перерыли немногие уцелевшие сундуки и в конце концов собрали скромное приданое. Негритянка Каталина помогла им заштопать дырки и наложить заплатки. Стараясь не думать о том, какое будущее теперь ждет их с мужем, она занялась приготовлением прощальной трапезы: обошла соседей, складывая в корзинку все, что удавалось добыть, — фрукты, овощи, крупу. Луис сходил в монастырь мерседариев, где, не без помощи брата Исидро, наполнил кувшин красным вином. Альдонса, превозмогая слабость, поднялась с постели и достала вышитую скатерть с большим пятном, которой побрезговали при конфискации. Исабель и Фелипа расставили на ней жалкие остатки посуды: одну фаянсовую тарелку и три оловянных, четыре кружки с оббитыми краями, три погнутых ножа, солонку и глиняное блюдо. Альдонса пошла на огород, нарвала цветов картофеля и украсила этим букетиком стол.

Во время невеселого обеда Фелипа пыталась шутить по поводу цветов, собранных мамой, и сравнивала их с гиацинтами. Исабель смеялась, глядя, как единственное блюдо таскают на кухню и обратно, наполняя едой. Франсиско делал вид, что хочет отпилить себе голову тупым ножом, которым можно было разве что защекотать до смерти. Альдонса ела медленно, то и дело заходясь кашлем, и улыбалась выходкам детей. Этим вечером им предстояло явиться к донье Леонор.

Сестры увязали одежду в узелки, водрузили их на голову, как это обычно делали рабыни, и в сопровождении мамы и брата отправились в свое новое жилище. От стен на дорогу ложились густые тени, похожие на чернильные лужи. Прохожие останавливались поглазеть на женщину во вдовьей накидке и ее детей с порченой кровью в жилах. Люди шушукались, но открытой враждебности не проявляли. Все знали: девочки уходят в монастырь, чтобы очиститься от грехов отца-еретика. Франсиско украдкой посматривал на соседей и ловил в их взглядах то ненависть, то жалость, то одобрение, то презрение. Но все, решительно все, считали себя вправе — более того, обязанными — судить о доле, постигшей семью маррана.

В дверях их встретила монахиня с морщинистым лицом. По какому-то недоразумению ее направили в заморские владения из Кастилии и приставили помогать донье Леонор Техеде в устройстве обители. У старухи имелся особый дар в любых обстоятельствах оставаться незаметной; возможно, своим примером она стремилась показать, как именно должна вести себя Христова невеста. Сестра оглядела прибывших мышиными глазками и пригласила войти. Однако Франсиско велела остаться на улице:

— Мужчинам сюда нельзя.