Житие маррана

Еще ни разу брату Бартоломе не приходилось шагать так быстро. Огромное брюхо колыхалось из стороны в сторону, с толстых губ срывались хриплые вздохи. Кот трусил то у правой, то у левой ноги хозяина. Поспешность, с которой монах отправился к умирающей, несколько поумерила ненависть Франсиско и к нему, и к его питомцу. Украдкой поглядывая на кошачью шею, мальчик решил, что пока не станет отрубать голову ни мерзкой зверюге, ни толстяку в рясе. Может, не такие уж они и плохие. Но когда доминиканец склонился над больной, случилось нечто невероятное.

— Спасибо, что пришли, святой отец, — слабым голосом проговорила Альдонса. — Не хочу вас расстраивать, но я буду исповедоваться брату Исидро.

— Что ты, я готов принять твою исповедь, дочь моя, — возразил комиссар, и на его заплывшем жиром лице отразилось изумление.

В ответ Альдонса лишь покачала головой и грустно улыбнулась.

Брат Бартоломе побледнел, двойной подбородок мелко затрясся. Острие, несколько дней тому назад пронзившее ребра женщины, теперь вонзилось ему прямо в сердце.

«Молодец, мама! — порадовался про себя Франсиско. — Даже твоему ангельскому терпению когда-то должен был прийти конец». И побежал звать трусливого пучеглазого монаха.

Исидро воспринял новость спокойно, поскольку давно смирился с чередой несчастий, постигших эту семью, и только ждал следующего. Не говоря ни слова, он положил в котомку облачение и бутылочку с елеем. Что-то подсказывало монаху, что Альдонсе нужна не просто исповедь. И потому брат Исидро выступал плавно, почти торжественно, а не бежал, как комиссар. Ведь священную роль исповедника доверили ему, посрамив заносчивого доминиканца. Мерседарий был в ладах с собственной совестью, доминиканец же испытывал смятение и чувство вины. В этот трагический момент Исидро держался так, как этого хотел бы дон Диего.

Он вошел в каморку, где чадила жаровня и поднимался пар над котелком с травяным отваром. Осенил себя крестным знамением и остался наедине с больной. Брата же Бартоломе хозяин дома пригласил в гостиную, уставленную новой мебелью. Негоже святому отцу мерзнуть под открытым небом.

Франсиско ушел в соседнюю клетушку и притулился в углу, стараясь не мешать рабыне, которая как раз собиралась заняться глажкой. Вытряхнув из утюга старую золу, она наполнила его железное нутро горячими углями, аккуратно закрыла крышку и потрясла, чтобы подошва хорошенько прогрелась. Потом спрыснула белье водой и правой рукой принялась водить по нему утюгом, а левой — расправлять складки, время от времени поглядывая на понурого мальчугана. За окошком голые деревья мокли под мелким ледяным дождем.

Вот во дворе показался брат Исидро. Он брел ссутулившись, не обращая внимания на холодную изморось. Руки его повисли как плети, глаза покраснели от слез. Франсиско накинул на плечи рогожу и двинулся ему навстречу. Мальчик и монах потянулись друг к другу и молча обнялись, стоя на пронизывающем ветру.

Потом Франсиско вошел в лачугу. Мать, накрытая одеялом, застыла на кровати, лик ее дышал безмятежностью. Впалые щеки были белыми, точно алебастровые. Горестные морщины разгладились, на челе сиял крест, начертанный елеем. Больше мама ничего не скажет, больше не будет кашлять. Она перешла в вечность. Мальчик осторожно приблизился, боясь нарушить этот священный покой. Сотрясаясь от внутренней дрожи, опустился на колени. Коснулся руки — такой любимой, такой неподвижной. Сжал тонкие пальцы. А потом не то заплакал по-человечьи, не то по-звериному завыл. И стал гладить лицо, еще не остывшее от недавней лихорадки, стал целовать лоб, впалые щеки, нос, губы, подбородок. Какая невыносимая мука — знать, что мамы больше нет.

Книга вторая ИСХОД Долгий путь сомнений

31

Когда Альдонса скончалась, Лоренсо Вальдес вместе с остальными просидел всю ночь у гроба покойной, а потом под мелким дождем шел за Франсиско на кладбище. Там мальчики обнялись и всплакнули. И помирились.

Через неделю после похорон сын капитана зашел за Франсиско в доминиканский монастырь, где сироте разрешили поселиться. Лоренсо похвалялся своей ловкостью и объяснял ее тем, что с ранних лет только и делал, что лазал по деревьям, скакал верхом и ходил по канату.

— Хочешь покорять индейцев — научись сперва усмирять скотину, — повторил он слова отца.

Лоренсо часто наведывался в шумный загон, чтобы объездить пару-тройку мулов, а заодно покрасоваться перед батраками. На этот раз он позвал с собой и Франсиско. Казалось, сам воздух над огромным стадом, запертым в ограде, был пропитан яростью и дерзкой отвагой. Отличное место для подготовки юношей к суровой жизни на диком континенте. Капитан копейщиков гордился необузданным нравом сына: «Пришпорь, ударь и усмири? Так должен поступать настоящий воин».