Житие маррана

Лоренсо был знаком с метисами и обнищавшими испанскими идальго, которые за пару монет объезжали норовистых мулов. Он попросил аркан и решительно шагнул за ограждение. Животные, наделенные поразительным чутьем, заподозрили неладное и забеспокоились. Из-под копыт поднялись тучи пыли, смешанной с сухим навозом. По морю серых спин пробежала мощная волна. Одни пытались бежать, другие вертелись на месте и толкали соседей. Лоренсо нацелился на тех, что позлее. Перекрикивая топот и ржание, взвил аркан над головой, метнул — и разгоряченный мул рухнул, ткнувшись носом в землю. Он рвался и дергался так отчаянно, что ловец едва устоял на ногах. Несколько человек кинулись Лоренсо на помощь и дружно навалились на животное, а мул лягался и норовил их укусить. Ему связали ноги, надели на голову закрутку и замотали тряпкой глаза. Упрямая скотина не сдавалась, колотилась мордой о землю, рискуя расшибить себе лоб и выбить зубы. Батраки сняли веревки, но к задним ногам привязали по вожже и отпустили жертву. Мул поднялся и яростно заржал, готовый покарать обидчиков, но голова его была в крови, а путы сковывали движения. Несмотря на это, животное продолжало крутиться, изгибать спину и трубно голосить.

Сын капитана вскочил на него верхом. Вне себя от возмущения, мул начал поддавать задом. Всадник пригнулся к потной шее и ухватился за уши, как за рукоятки, а пятками впился в бока, ни на минуту не ослабляя хватку. Взбешенный мул ревел, взбрыкивал и старался лягнуть увертливых батраков, а когда это не удалось, сменил тактику: пустился в галоп. Знакомый прием. Лоренсо сидел как влитой, обхватив ногами взмыленные бока и вцепившись в длинные уши. Мул рванул было с места, но батраки только этого и ждали. Они резко натянули вожжи и пресекли попытку. Внезапное сопротивление сбило животное с толку. Сперва строптивец опешил, но затем бросился на обидчиков, точно разъяренный бык. Тут-то Лоренсо и принялся колоть его шпорами — без всякой жалости, до крови. Ошалев от боли, мул скакал и выгибал спину, пытаясь скинуть немилосердно терзавшее его чудище. Однако Лоренсо не уступал и явно наслаждался поединком.

Франсиско напряженно наблюдал за яростным противоборством, чем-то похожим на страстное соитие. Ухватившись за ограду, мальчик вздрагивал всякий раз, когда его друг подлетал в воздух и тут же снова опускался на спину брыкающегося животного, выкрикивая непристойности и крутя ему уши. Весь в пыли и в пене, мул едва держался на ногах, но экзекуция не прекращалась.

В последний момент, когда упрямец уже готов был рухнуть на землю, искусный наездник сдернул тряпку с его глаз и отпустил уши, которые удивительным образом до сих пор не оторвались. Мул шатался, как пьяный. Лоренсо подъехал к управляющему, дабы тот убедился, что дело сделано.

— Да, пообмяли тебя, — проговорил мужчина и потрепал животное по взмокшей холке. Для скотины, не знавшей ласки, это было первое доброе прикосновение.

Наездник торжествующе поднял руки над головой и спешился. Прежде чем взяться за следующую жертву, следовало отдохнуть. Он влез на ограду и уселся рядом с приятелем, тяжело дыша, точно пес после случки. Франсиско восхищался Лоренсо, но подобные экзерсисы его не привлекали. Поджав ноги и обхватив колени, сын капитана рассмеялся:

— Ну а ты что же? Хочешь попробовать или слабо? Ладно, в следующий раз. Вот увидишь, это совсем не трудно.

А работа меж тем продолжалась. Даже не работа, а забава для настоящих мужчин. Индейцев к ней не допускали, считая их слишком медлительными и неуклюжими. Если какому-нибудь индейцу удавалось купить по бросовой цене необъезженного мула — слабого, тощего и хромоногого, — новый хозяин уводил животное к своей лачуге и укрощал по-своему, без крови и битья: просто привязывал где-нибудь подальше от воды и сутки не давал ни есть, ни пить. Потом подходил и хлопал по спине. Если мул продолжал артачиться, его морили голодом и жаждой еще сутки. На вопрос, к чему вся эта канитель, индеец отвечал:

— Пусть отдыхает.

Франсиско не разделял страсти Лоренсо и только дивился бесшабашности друга. Болтать с ним, наблюдать за его действиями было до странности приятно. И потом, у юного сироты имелось собственное увлечение, куда более сомнительное, чем укрощение мулов: чтение. Мальчика огорчало, что монахи, предоставив ему кров и делясь пищей, книг тем не менее не давали. Видимо, местные инквизиторы считали сына еретика недостаточно твердым в вере.