Житие маррана

Он обошел помещения и велел очистить их от старья. Стая слуг тут же разлетелась по комнатам и в мгновение ока перетащила немногие оставшиеся там сундуки, стулья, кровати и прочий скарб в глинобитную хибарку Луиса и Каталины. Торо-и-Наварра снова осмотрел свои новые владения и внезапно обнаружил женщину и мальчика, которые сидели на бревне под голыми виноградными лозами. Вскоре привезли его собственную мебель, казавшуюся роскошной по сравнению с барахлом, вынесенным на задворки.

Брату Бартоломе пришлось вмешаться и попросить энкомендеро позволить матери с сыном пожить на старом месте хотя бы до весны. Новоявленный богач отвел им угол в загроможденной каморке; чернокожая чета все равно больше не могла там оставаться и отправилась гнуть спину на бескрайних плантациях доминиканцев, пополнив легион тамошних рабов.

Из-за холода и дождей клетушку приходилось постоянно отапливать жаровнями, а белье сушить внутри. Альдонсе становилось все хуже. Франсиско по-прежнему трудился в монастыре и, прежде чем вернуться к матери, всегда ухитрялся спрятать под рубашкой то несколько фруктов, то ломоть хлеба, то кусочек сыра или какой-нибудь холодной снеди. Не то чтобы мальчик был таким уж ловким воришкой, просто, когда он таскал еду, монахи, работавшие на кухне, принимались усердно считать ворон.

Глухой, мучительный кашель Альдонсы не предвещал ничего хорошего. По ночам Франсиско затыкал уши, чтобы его не слышать. Лежа без сна с закрытыми глазами, он знал, что мама сидит в кровати, вены у нее на шее вздулись, а лицо посинело. Однажды она проснулась на рассвете от сильной боли в боку, как будто под ребра воткнулся нож. С помощью сына перевернула тюфяк, пропитанный тяжелым запахом болезни, но никаких острых предметов не нашла и сказала:

— Нет, это не нож. Это смерть моя.

Мальчик кинулся звать на помощь. Пришла супруга нового хозяина, проявив тем самым необычайное милосердие. Увидев, что происходит, она всполошилась, велела положить на лоб больной холодный компресс и послала за доктором. Врач уселся на низенькую скамеечку, пощупал Альдонсе пульс, осмотрел глазные яблоки, похлопал по щекам и попросил отлить немного мочи из горшка в прозрачную склянку, чтобы разглядеть на свет. Потом порекомендовал пить овощной бульон, а также ежедневно с помощью банок и пиявок оттягивать дурную кровь. Франсиско немедленно вызвался сбегать за овощами для супа и за пиявками, а также поискать кого-нибудь, кто умеет обращаться с банками. Он помчался в монастырь и вернулся не с пустыми руками.

На столике возле кровати появились дюжина полукруглых прозрачных чашечек и пучок иссопа. Больной велели лечь на живот и задрать повыше рубашку. Соседка, опытная в подобных делах, приступила к лечению. Левой рукой она держала банку, правой вставляла в нее подожженный иссоп и прежде, чем синеватый огонек успевал погаснуть, прижимала склянку к телу Альдонсы, а та стонала от неожиданной жгучей боли. Вскоре вся спина у нее была усажена стеклянными пузырьками, которые жадно втягивали в себя плоть. Кожа под ними вспучилась, натянулась, стала потеть. Женщину накрыли чистой простыней и попросили потерпеть минут десять, пока пустота внутри чашечек не начнет «высасывать болезнь». Потом искусница-соседка принялась осторожно покачивать банки одну за другой, они наполнялись воздухом и отлипали. А на спине остались круглые волдыри, черные по краям и багровые посередине. Альдонса с трудом перевернулась на бок.

— Скоро вам полегчает, — обещала соседка.

Эти процедуры повторялись каждый день, равно как и лечение пиявками. Сеньора Торо-и-Наварра навещала Альдонсу по вечерам, а две рабыни готовили для больной еду.

Однажды по возвращении из монастыря Франсиско ждал сюрприз: мать поднялась с постели и бродила по комнате в тонкой рубахе. Видимо, она почувствовала себя лучше и решила переделать кое-какие дела. Но увидев, что это за дела, мальчик похолодел. Альдонса дошила себе саван, красиво сложила его у изголовья, сверху положила шелковый пояс, в котором выходила замуж, а пояс прижала тяжелым, как пресс-папье, распятием, полученным когда-то в подарок от матери. Теперь она взирала на эту мрачную композицию с удовлетворением, почти с надеждой. Потом попросила Франсиско помочь ей лечь. Каждое движение вызывало боль, и несчастная тихонько постанывала. За последнее время она сильно исхудала и состарилась.

— Сынок, я хочу исповедаться.

Мальчик бросился за священником. Перескакивая через лужи, он бежал к брату Бартоломе — почему-то ноги сами понесли его туда. Дорогу в доминиканский монастырь Франсиско мог найти хоть с закрытыми глазами. Миновав серые ворота, он пересек неухоженный двор и предстал перед горообразным комиссаром, который, держа на коленях жирного кота, сидел у себя в келье и читал какие-то бумаги.

— Святой отец…

Монах, недовольно насупившись, посмотрел на незваного гостя и не двинулся с места, пока Франсиско не объяснил, что дело срочное. Немного помедлив и, видимо, не сразу поняв, о чем речь, комиссар отложил бумаги и оторвал свою тушу от стула.

— Пошли!