Да ладно так, хорошо! Я о том не тужу, запечатлен в живом аде плотно гораздо; ни очию возвести на небо возможно, едина скважня, сиречь окошко. В него пишу подают, что собаке; в него же и ветхая измещем; тут же и отдыхаем. Сперва зело тяжко от дыму было: иногда на земли валяясь удушисься, насилу отдохнешь. А на полу том воды по колени, – все беда. От печали великия и туги неначаяхомся и живы быти, многажды и дух в телеси займется, яко мертв – насилу отдохнешь. А сежу наг, нет на мне ни рубашки, лишь крест с гойтаном: нельзя мне, в грязи той сидя, носить одежды. Пускай я наг о имени Господни, яко Мелхи-седек древле в чащи леса или Иван Креститель в пещере, имея ризу от влас вельбуждь и пояс кожан о чреслех его, ядый траву с медом диким, донележе глагол Божий бысть ко Иоанну, сыну Захариину, в пустыни. И проповедая в пустыни июдейстей, глаголя: «Покайтеся и веруйте в Евангелие». И бысть страшен законопреступным являяся, яко лев лисицам. Тако и здесь подобает бытии в пещере сей ко отступникам о имени Исус Христове. Я уж не жалея, когда ел, когда не ел, – не спрашиваю и не тужу о том многажды. Иногда седмь дней, иногда десять, а иногда и сорок не ел, да Бог помогает и молитвы святых отец и братии поспешествуют
(Прянишниковский список. С. 341).227
«Се ecu добра, прекрасная моя… и вся в красотѣ сияешь, яко день в силѣ своей!» — Ср.: Пес. П. 1:14; 4:1–7.228
Хвала о Церквѣ. – После этих слов в редакции Жития из пустозерского сборника Дружинина читаем: