Житие протопопа Аввакума, им самим написанное

Не знаю, как плачу, а очи сердечные у реки Волги. Вижу: плывут стройно два корабля золотых, и вёсла на них златы, и шесты златы, и всё золотое. По одному кормщику на них сидят. И я спросил: «Чьи корабли?» И они отвечали: «Луки и Лаврентия», – сии были мне дети духовные, меня и дом мой наставили на путь спасения и скончались богоугодно. А после этого вижу третий корабль, не златом украшен, но разными красотами испещрён, красно, и бело, и сине, и черно, и пестро, ум человеческий не вместит такой красоты и лепоты; юноша светел, на корме сидя, правит; бежит (корабль) ко мне из-за Волги, как проглотить меня хочет. И я вскричал: «Чей корабль?» И сидящий на нём отвечал: «Твой корабль. На, плавай на нём с женою и детьми, коли докучаешь». Я в трепете сел и размышляю, что это за корабль и что это будет за плавание.

И вот по недолгом времени, как писано, «объяша мя болезни смертные, беды адовы обыдоша мя, скорбь и болезнь обретох»³¹. У (одной) вдовы начальник отнял дочь. И я молил его, чтобы сиротину возвратил матери. А он, презрев наше моление, воздвиг на меня бурю, и у церкви, придя толпою, до смерти меня задавили. И я лежал в забытьи с полчаса или больше и снова ожил Божьим мановением. Он же, устрашась, отступился от девицы. Потом научил его дьявол: придя в церковь, бил и волочил меня за ноги по земле в ризах. А я молитву говорю в то время.

Потом другой начальник в другое время на меня рассвирепел: прибежав ко мне в дом, бил меня и на руке, как пёс, покусал персты; когда же наполнилась гортань его кровью, тогда выпустил из зубов своих мою руку и, меня оставив, пошёл в свой дом. Я же, поблагодарив Бога, обвертев руку тряпкой, пошел к вечерне. А он по дороге наскочил на меня снова с двумя пистолями и выстрелил из пистоли. И Божиим мановением на полке порох пыхнул, а пистоль не выстрелила. Он же бросил её на землю и из другой снова выстрелил. Божия же воля так же учинила: и та пистоль не выстрелила. Я же усердно, идучи, молюсь Богу; осенил его больною рукою и поклонился ему. Он меня лает, а я ему говорю: «Благодать во устах твоих, Иван Родионович, да будет».

После этого дом у меня он отнял, а меня выгнал, всего ограбив, и хлеба на дорогу не дал. А в то время родился сын мой Прокопий, что ныне с матерью и с братом в земле сидит, закопан³². И я, взяв клюку, а мать – некрещёного младенца, пошли с братьями и домочадцами, куда Бог направит, а сами, пойдя, запели божественные песни, евангельскую стихеру, большим роспевом: «На гору учеником идущим за земное Вознесение, предста Господь, и поклонишася ему»³³, – всю до конца, а перед нами образа несли. Певцов в дому моём было много, – поя, со слезами на небо взираем. А провожающие жители того места, мужи, и жены, и дети, множество народа, рыдая и сокрушая моё сердце, далече нас провожали в поле. Я же, на обычном месте став и хвалу Богу воздав, поучение прочтя и благословя, насилу домой их возвратил; а мы с домашними дальше побрели и в пути Прокопья крестили, как в старину Филипп евнуха³⁴.

Когда же прибрёл я в Москву к духовнику царёву протопопу Стефану³⁵ и к другому протопопу, к Неронову Ивану³⁶, они обо мне царю сообщили, и с тех пор государь меня знать стал.

Отцы же с грамотою снова послали меня на старое место. Я притащился – ан и стены разорены моего дома. И я снова пообзавёлся, а дьявол снова воздвиг бурю. Пришли в село моё плясовые медведи с бубнами и с домрами, и я, грешник, по Христе ревнуя, изгнал их, и хари и бубны у многих изломал один на поле, и медведей двух огромных отнял – одного зашиб, и он снова ожил, а другого отпустил в поле. И за сие меня боярин Василий Петрович Шереметев, едучи в Казань на воеводство в судне, бранил много, и велел благословить сына своего брадобритца³⁷, я же не благословил, видя его развратный облик. И он велел меня в Волгу кинуть; и, изругав, столкнули меня с судна³⁸.

Потом другой начальник, рассвирепев на меня, приехал к моему двору с людьми и стрелял из луков и из пищалей, идя как на приступ. А я в то время, запершись, молился Владыке: «Господи, укроти его и усмири, какими знаешь судьбами!» Он и побежал со двора, гоним Святым Духом.

Потом в ту же ночь прибежали от него, зовут меня к нему со слезами: «Батюшка-государь, Евфимей Стефанович при кончине и кричит тяжко, бьёт себя и охает, а сам говорит: “Дайте батьку Аввакума, за него меня Бог наказывает!”» И я подумал – обманывают меня, ужаснулся дух мой во мне, и вот так помолил я Бога: «Ты, Господи, изведший меня из чрева матери моей, ты, от небытия в бытие меня приведший, если меня задушат, причти меня с митрополитом Филиппом Московским³⁹; если же зарежут, ты, Господи, причти меня с Захариею-пророком⁴⁰; если же посадят в воду, то ты, Владыко, так же, как и Стефана Пермского⁴¹, снова освободишь меня!», – и, молясь, поехал в дом к тому Евфимею.