А когда в Енисейск привезли, другой указ пришёл: велено в Даурию везти, тысяч с двадцать от Москвы и больше будет. Отдали меня Афанасью Пашкову88
: он туда воеводой послан, и, по грехам моим, суров и бесчеловечен человек, бьёт беспрестанно людей, и мучит, и жжёт. И я много выговаривал ему, да и сам в руки попал, а из Москвы от Никона ему приказано мучить меня.Поехали из Енисейска89
. Когда будем на Тунгуске-реке90, бурею дощаник мой в воду погрузило, набрался посреди реки полон воды, и парус изорвало, одна палуба наверху, а то всё в воду ушло. Жена моя ребят кое-как повытаскала наверх, а сама ходит простоволосая, не помня себя, а я, на небо глядя, кричу: «Господи, спаси! Господи, помоги!» И Божией волею к берегу нас прибило. Много о том говорить. На другом дощанике двух человек сорвало, и утонули в воде. Оправясь, поехали мы снова вперёд.Когда приехали на Шаманский порог91
, навстречу нам приплыли люди, а с ними две вдовы, – одна лет шестидесяти, а другая и старше, плывут постричься в монастырь. А тот Пашков стал их ворочать и хочет замуж отдать. И я ему стал говорить: «По правилам не подобает таковых замуж отдавать». Он же, осердясь на меня, на другом пороге стал меня из дощаника выбивать: «Еретик-де ты, из-за тебя-де дощаник худо идёт, пойди-де по горам, а с казаками не ходи!»Горе стало! Горы высокие, дебри непроходимые, утёс каменный как стена стоит, и поглядеть – запрокинув голову. В горах тех обретаются змеи великие, в них же обитают гуси и утицы – оперенье дивное; там вороны чёрные, а галки – серые, иное, чем у русских птиц, имеют оперение. Там и орлы, и соколы, и кречеты, и цыплята индейские, и пеликаны, и лебеди, и иные дикие, многое множество птиц разных. На тех горах гуляют звери дикие: козы, и олени, и маралы, и лоси, и кабаны, волки и бараны дикие; глазами видим, а взять нельзя. На те горы выгонял меня Пашков со зверьми обитать.
И я ему малое писаньице послал92
, таково начало: «Человек, убойся Бога, сидящего на херувимах и зрящего в бездны, пред кем трепещут небо и земля с людьми и всё творение, только ты один пренебрегаешь и непокорство пред ним выказываешь», и прочее там многонько написано. И вот – бегут человек с пятьдесят, взяли мой дощаник и помчали к нему, версты с три от него стоял: я казакам каши с маслом наварил да кормлю их, и они, бедные, едят и дрожат, а иные плачут, глядя на меня, жалеючи меня.Когда дощаник привели, взяли меня палачи, поставили перед ним. Он же стоит и дрожит, подпершись шпагой. Начал мне говорить: «Поп ли ты или распоп?» И я отвечал: «Аз есмь Аввакум протопоп. Что тебе за дело до меня?» Он же, зарычав как дикий зверь, ударил меня по щеке, и ещё по другой, и снова по голове; сбил меня с ног, ухватил у слуги своего чекан93
и трижды по спине, лежачего, зашиб, и, раздевши, (приказал) – по той же спине семьдесят два удара кнутом. Палач бьёт, а я говорю: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помогай мне!» Да то же и то же говорю. Так ему горько, что не говорю: «Пощади». На всякий удар: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помогай мне!» Да на середине-то вскричал я: «Полно бить-то!» Так он велел перестать. И я промолвил ему: «За что ты меня бьёшь, ведаешь ли?» И он снова велел бить меня по бокам. Отпустили. Я задрожал да и упал; и он велел оттащить меня в казённый дощаник. Сковали руки и ноги и кинули на беть94.Осень была, дождь на меня шёл и в побои, и ночью. Как били, так не больно было с молитвою-тою, а лёжа на ум взбрело: «За что ты, Сыне Божий, попустил так больно избить меня? Я ведь за вдов твоих встал! Кто даст судию между мною и тобою! Когда грешил, ты меня так не огорчал, а ныне не ведаю, чем согрешил!» Будто добрый человек, другой фарисей, сын погибели, с говённой рожею праведником себя почёл да со Владыкою, что Иов непорочный, – на суд95
. Да Иов хотя бы и грешен, ан нельзя на него дивиться, он не ведая Закона жил, Писания не разумел, в варварской стране живя, хоть и был того же рода Авраамова, но из колена идолопоклонников. Внимай: Исаак Авраамович родил скверного Исава, Исав родил Рагуила, Рагуил родил Зару, Зара же – праведного Иова96. Вот смотри, у кого было Иову добра научиться, – все прадеды идолопоклонники и блудники были. Но по творению Бога уразумев, жил праведник непорочно и, в язвах лёжа, произнёс слова по недомыслию и от простоты сердца: «Изведший меня из чрева матери моей, кто даст судию между мною и тобою, что ты так наказываешь меня; не оставлял я без попечения ни сироты, ни вдовицы, шерсть овец моих шла на одеяние нищим!»97 И сошёл Бог к нему, и прочее. А я на такое же дерзнул от какого разума? Родился в Церкви, на Законе стою, Писанием Ветхого и Нового Закона ограждён, поводырём себя мню слепым, а слеп изнутри сам. Как дощаник-то не погряз со мною! Стало у меня в те поры кости щемить и жилы тянуть, и сердце зашлось, да и умирать стал. Воды мне в рот плеснули, так я вздохнул и покаялся пред Владыкою, да и опять всё перестало болеть.