Житие протопопа Аввакума

Ну же потом старца косить! Нечево о том много ковырять, и сами знаете, не до друшка стало – до своево брюшка, вправду осердился. Да после со старцем и помирился. А как бы не осердился, так бы меня самово велели до смерти забить, не подорожат, друг, тамо и не Аввакумом, много тое грязи у Христа наделано. Не тот А[ввакум], ино другой. А за ним дело не станет спасения человеческаго. Колесница та таки катится, как ей надобе. А[ввакум] п[ротопоп] бодрствовать станет господа ради, себе ему во грядущий век должная своя возьмет. А еже разленится, и ему кнут на спину. Не как Пашков – ременной*, но железо разженно огнем клокщущим. Лют есть он, братие, огнь, и вне и внутрь, наши кишки переест, проходя до членов же и мозгов, и до самыя окаянныя души. Потщимся будить друг друга нелицемерно, любя не токмо любовных, но и досадителей нам подобает любити, аще нас в душу не вредят. Любите враги ваша душеядцов же, еретиков, отгребайтеся. Аще спасение ваше вредят, подобает ненавидети их.

Послание Симеону, Ксении Ивановне и Александре Григорьевне

… Во странах сибирских от врага патриарха. Царие же тогда до меня зело добры быша. Егда же мя паки из Даур привезоша, тому лет 15, развратишася милыя мои други. Токмо добра была царица Марья*, а царя озлобили вожди злии и лукавыя власти, понеже приняли от Никона тово новизну ту. Как им сором покинуть стало, а мы обличать стали, так на бесстудие приидоша и сами глаголаша с нами: «хотя-де в черта веровати, да вам не покоримся!» Вселенские-те, было, и говорили взять старые те книги, да наши псы не восхотели, заупрямку им стало. Царь тот меня и зело милосердовал, да уже и ему нечево стало делать. Властишка те мне многия друзья духовныя были, да свратил бранью их, бывало так. Оне с сердца приговор написали сжечь меня да царица-покойница не дала. Да петь то много, возясь, что черти над попом, да и сюды послали. Я им, отсюду написав, послал всем фигуру. А бояроня-покойница, дочь мне была духовная, Феодосия Морозова, ревнивой человек была, свет моя, уставшицу ту, сестру свою Анну Веньяминовну* и в дому и в верху: «ты-де, блядь, Никоновы отирки, церковию колеблешь». А властей тех так же, бабоблудов. А отселе тож и им и досталь за беду стало. А Ртищевых тех ты и сам знаешь, да Артамон* заедино, наговоря царя со властьми, – возьми да пали бедных наших, и Соловки не пощадели. Ведаешь ты о сем и сам пространно, нечево мне ковырять много.

Оттоле и до днесь лежит устав той, тьмы тьмами и тысяща тысящами погублено народу. Да уже с горя милые, не хотя отступити бога, сами во огнь лезут христиане. Воистинну блажени и треблажени творящий таковая! И прежде сего при мучителях мнози во огнь сами дерзали, якоже и ныне воочию нашею бывает. Едина погибель: яко тогда идолу пожрати, тако и ныне от стараго благочестия отступити и лукавому духу поклонитися.

Аще бы кто разумел в новых книгах беды те, сам бы ся заморил не ядши. Во крещении напечатано: «но молим ти ся, господи, дух лукавый понеже помрачение помыслом наводяй»*. А в Шестодневе богородицу явно злословят, в слове Дамаскина Иоанна* переменили воровски. Евангельская речь: «и прият Иосиф жену свою и не знаяше ея, дондеже роди сына своего, первенца»*. И оне напечатали: «по сему-де не пресекается деторождение ея и по Христе». Я с ними говорил: «почто вы чистую деву бесчестите, глаголете, иных детей после Христа родила, яко и жиды глаголют, «дети быша со Иосифом»?» И оне токмо смеются: «надобе-де так». Я бы заедину ту богородицу пятью умер. Как бы мне мочь Илии пророка, всех бы еретиков тех, яко Илия, ножем переколол за владычицу ту, яко он в потоце Киссове пол-осма [74] ста перепластал, покойник, при Ахаве*. Сердит же был миленькой.

А во ином месте сокровенно напечатана Ариева ересь* сице: «аще кто речет, яко ты еси един бог, творяй чудеса – внутрь трижды, а иже исповесть сына единосущна отцу – вне трижды». Во-то каково красно сказывают: не единосущен сын отцу, но иного естества.

И все ли то в малых сих словесех могу тебе возвестить? И тремя теми персты Никон принудил царя креститися, то тем ум ево помрачил. Беда велика в трех перстах сих, глаголют богословци: змий, зверь, лжепророк являет в перстах сих, сиречь змий – диавол, зверь – антихрист, лжепророк – учитель лукавый, папа римский и патриарх руской, да и вси учители тому злому делу лжепророцы глаголются. Сам, собака, презрит свою душу, да в зазор пришед и протчих за собою же тянет. Не токмо о честных говорити, но и меньшие учители погуби.