Житие святого Северина

Найдя такого, я быстро, ибо рос опыт в таких делах, делал его своим инструментом и направлял в ближние и дальние селения обоих Нориков. Это не бросалось в глаза, так как уезжали из опасного места и целые семьи, не дожидаясь конца зимы. Не так много их было, но были такие. В это время начался голод в соседнем Фавианисе, ибо часть урожая погибла от непогоды и скамарских набегов, а посев в этой более широкой, чем вся принорикская пойма, части Данубийской долины был всё ещё меньше обычного — так здесь разгулялись гунны и их соратники при походе в Галлию и обратно. Несколько лет уже прошло, а всё ещё не поднялись до прежнего уровня. Заказанный в Рэции заранее караван судов с хлебом мог придти лишь после того, как вскроется лёд в верховьях Данубия и на Инне, а для этого надо было растянуть свои запасы. Но эти запасы были заранее скуплены фавианисскими богачами, решившими нажиться на горе малоимущих. Хлеб ещё был в городе, но для основной массы горожан его уже не стало. Узнав об этом от своего агента, я через него же намекнул кое-кому из фавианисцев, что святой Северин может помочь. Те стали призывать своих сограждан отправить ко мне послов с просьбой о помощи, а другой мой агент вовремя известил меня о составе делегации и её цели. Теперь я мог удивить их знанием этого, их надежда облеклась плотью, и я получил в них союзников.

Запомните: одни лишь преданные слуги дела не сделают. Нужно иметь союзников, сохраняющих разум и волю. Поверив в вас, они сделают больше, чем самый верный слуга, ибо увлекут сомневающихся в вас, но верящих им.

А в делегации были люди разные, в том числе и двое из тех, кто скупал хлеб для того, чтобы нажиться на продаже его голодающим — они не могли, фавианисские хлебовладельцы, не всунуть в делегацию своих людей для получения точных сведений о том, кто я такой и чем угрожаю их интересам. А я их опознал, выделил и, найдя в них не прирожденных мерзавцев, а просто привыкших жить по-волчьи в волчьем мире, но в душе тоскующих по человечности, взял их души в свои руки... Я знал, у кого из богачей сколько хлеба, но меня звали совершать чудо, а не начинать гражданскую войну. Как уже дважды до этого, я призвал народ к молитвам, покаянию и посту. Пост должен был растянуть имеющиеся запасы, а покаяние и молитва в сочетании с раздачей милостыни — извлечь утаиваемое теми, кто был более человеком, чем скотом, чем зверем, хотя наживающихся на голоде своих же я не хотел бы со скотами и зверями сравнивать, оскорбляя тем скотов и зверей... Но тут был не Комагенис. Там скамарский нож грозил в первую очередь богачам, а готская угроза делала возможность потери жизни ещё более вероятной именно для них — ведь как рабы они не котировались, полезного умения у них не было. Так что не удивительны их пламенные покаяния и искупительные жертвы. Здесь же те, кто голод умышленно организовал, молиться за его ликвидацию не очень-то хотели. Пока мои разведчики узнавали, где стоят суда с хлебом и скоро ли они придут (а они застряли в Инне близ Батависа и не могли двинуться до расчистки его русла ледоходом), мне надо было заставить богачей выдать свои запасы, но обязательно добровольно. Только гражданской войны или религиозных распрей не хватало Норику для поголовного перехода его жителей в царство небесное. А я твердо решил оставить Господа без новых пополнений в небесные легионы. Я мог бы скрутить в Фавианисе богачей, но это дошло бы до других городов и сорвало бы все мои планы: влиятельнейшие из граждан ждали бы меня, как врага, а то и в наступление бы перешли. Уж в Италии-то, куда я намеревался со временем вывести норикцев, таких переселенцев, которые идут по пути Спартака или Аристоника, вряд ли стали бы ждать с радостью — не на мечтах о равенстве в земной жизни создаются империи и варварские королевства...

Пришлось искать звено послабее в опутавшей город цепи человеческой жадности. Самой уязвимой среди богачей оказалась вдова Прокула. Она ещё не утратила совесть, да и вообще женщины чувствительнее мужчин в большинстве случаев. Налаженное покойным мужем хозяйство её жило как бы само собой; все распоряжения отдавал очень деловой и толковый вилик⁴ , не забывавший и себя при подведении итогов, а сама Прокула лишь наслаждалась жизнью. Хлеб у неё был не скупленный для спекуляции, а свой. Её людьми выращенный и сбережённый. Взлети цены до высочайшего уровня – она бы могла поддаться демону наживы, но пока что просто жила в своё удовольствие, не задумываясь о происходящем, а вилик пока что с ней на эту тему бесед не вёл… И вдруг человек, уже признанный святым, всенародно — позор-то какой! — её упрекает. И не в том, что она хочет нажиться на горе голодных, а в том, что она покорилась пороку — жадности. Жадность же, по апостольскому учению, есть рабское поклонение идолам. Вот пошлёт господь помощь голодным — и придётся тебе выбрасывать никому не нужный хлеб рыбам, а что станет с твоей душой? Сейчас ты поможешь не голодающим, а самой себе, ведь с голодающими и Христос голодает...