Живая вещь

Интеллектуальные революции обладают сильно отложенным воздействием на умы людей и, кроме того, меняя мир, меняют и свои собственные черты. Вряд ли подлежит сомнению, что Фрейд и освободил и глубоко встревожил человечество, установив связь между источниками нашей энергии и нашей собственной сексуальностью, от которой нет спасения. (Впрочем, слово «спасение» пришло к нам в результате совершенно иной интеллектуальной революции, имевшей место гораздо раньше и заветы коей сейчас вспоминают и применяют лишь время от времени.) В последнее время среди интеллектуалов стало модным писать не о влечениях людей, а о влечениях вещей: о влечении текста к себе или к другому тексту, о влечении языка к непостижимому референту. Тогда как более ранний литературный герой, бедный отвратительный мистер Клоп из «Неуютной фермы»[142], в каждом облаке, кусте, даже пчеле видел фаллические признаки, любая припухлость местности наводила его на мысль о грудях или бугорке Венеры. Профессор Вейннобел впитал эти идеи и дразнил или раздражал Александра Уэддерберна, сравнивая бутылки, кувшины и кофейники с мужскими или женскими органами. Когда Фредерика была студенткой, существовала мода мыслить «символами». Причём символы эти воспринимались как фрейдистские даже теми мужчинами и женщинами, которые сроду не читывали Фрейда, но всё равно откуда-то знали, что перьевые ручки, шляпы и ключи символизируют пенис (в поздней трактовке сновидений у венца это и впрямь так). Впрочем, известны были и более универсальные символы, например чучела-куклы из соломы, и прочие, о которых написал Джеймс Фрэзер в «Золотой ветви»[143]. Копьё, которым Лонгин пронзил бок Христа, и святой Грааль, наполненный кровью, тоже относились к мужским и женским символам плодородия. Это было ясно как день; зато теперь совершенно неясно, что подлежит спасению и искуплению, а что нет… Однако вернёмся к корням. Как написал Т. С. Элиот в своей знаменитой поэме: «Апрель… возбуждает дряблые корни дождём весенним»[144]. Фредерика почти ничего не знала о Рафаэле Фабере, но она знала, как толковать корни. Поэтому в нижних кущах фикуса-баньяна (которые сам автор ярко описал как «мерзкие», «раздутые», «непроходимые» и «опасные» — странная щедрость на эпитеты, учитывая, что Фабер в принципе не жаловал прилагательные) она разглядела запутанные в неимоверные узлы половые органы. Иногда Фредерика ловила себя на мысли: как хорошо было бы при виде ручки-самописки думать просто о ручке, шляпы — просто о шляпе, ключей — о ключах. Как-то раз она, помнится, вязала из толстой пряжи только что вошедшим в моду двусторонним английским способом; ритмичное проникновение толстой притупленной спицы между шерстяных узелков, с последующим полуизвлечением, навеяло мысль о половом акте, отчего она сама себе возмутилась, почувствовала себя зашоренной. Но как было не подумать… В голову тогда полезли ещё и другие аналогии из книг; потом невольно начали представляться все разнообразные экземпляры мужского органа, с какими когда-либо имела дело: белые, тоненькие, вялые; худощаво-крепкие, испещрённые венами; тёмные, коренастые, с шарообразным утолщением на конце; розовые вздёрнутые; блестящие, пунцовые и фиолетовые; опавшие и сердито вздыбленные; взятые отдельно, но притом универсальные. Заставило ли её это воспоминание вообразить тот экземпляр, что прятался в благообразных фланелевых брюках Рафаэля Фабера? Нет, но зато её внимание заострилось на густых, гниловатых зарослях, на опавшей листве вокруг фикуса-баньяна, и она почуяла в авторе страх и отвращение, о природе и причине которых она не имела права знать или даже строить предположения.

— Не скрою, — осторожно начала она, — меня особенно впечатлил баньян.

— О, это древо греха из «Потерянного рая», — ответил Рафаэль, к её удивлению. — Не древо жизни и не древо познания добра и зла, а индийская смоковница, из листьев которой Адам и Ева сшили себе одежду. Отсюда, кстати, можно протянуть ниточку к той смоковнице, которую Христос проклял, когда не нашёл на ней плодов[145]. Мильтон пишет, что Адам с Евой в поисках материала для одежды пошли «в густейший лес…»

— А дальше?..

Рафаэль прочёл с выражением:

— Так рёк Адам, и вот в густейший лес
Пошли и фигу выбрали, не ту
Смоковницу, плодами знамениту,
Но древо, что индусам в Малабаре,
В Декане всем известно, что обширно
Вниз руки-ветви простирает, корни
От них пуская в землю, так что сонм
Дочерний подле древа материнска
Подобен колоннаде с звучным эхом…