— Сегодня такая прекрасная погода. У меня новая машина. Можем выпить чаю, куда там все ездят, в Гранчестере. Ну или ещё где-нибудь.
Фредерика согласилась, её прельстила мысль оказаться на время вне Кембриджа с его уставом и добровольным затворничеством. У Найджела была чёрная спортивная машина с откидным верхом. Фредерика устроилась на переднем сиденье, подставив лицо ветру, и не смотрела на Найджела, видела только, как его рука переключает передачи, а ноги уверенно то чуть прижмут, то вдавливают до упора педали газа, тормоза и сцепления. Повороты брал он резко, на скорости: у неё внутри ёкало, рукой приходилось опираться на сиденье, чтоб не завалиться. За неудобства эти он не извинялся. Они посидели за чашкой чая, но не в деревне Гранчестер, где от туристов яблоку негде упасть, а в городке Или, на веранде в тени собора. Найджел вежливо расспрашивал о жизни в Кембридже, её планах на каникулы. В какой-то момент Фредерика осведомилась, а чему, собственно, обязана сегодняшним приглашением? Он ответил: ему нравятся девушки, которые думают не только о том, как бы принарядиться да заарканить ближайшего мужчину. Фредерика чувствовала — его внимание сосредоточено не на разговоре, а на ней самой. Не понимая сути этого интереса, она не знала, как ей реагировать. Найджел немного рассказал о себе. Его отец, уже покойный, был полковником в регулярной армии. Мать живёт в Херефорде. Есть две сестры. Ему достался в наследство там же, в графстве Херефордшир, старинный дом, включённый в список охраняемых культурных объектов. В тюдоровском стиле[185]
, с поздними добавлениями, конечно. Последовал подробный, сосредоточенный рассказ о здании и обо всей усадьбе. Передняя, гостиная, винтовые лестницы на второй этаж, галерея… Маслодельня, цветник, аптекарский садик, фруктовый сад (Найджел перечислил все сорта своих яблонь и слив). «Ещё старинный ров есть, — добавил он. — Хороший, настоящий. В нём не было воды, только ил да земляные глыбки. Но я его восстановил в лучшем виде». Фредерика представила себе уменьшенную копию Лонг-Ройстон-Холла, особняк, который хранит в себе скрытую от посторонних глаз историю многих поколений. С конюшнями пришлось повозиться, продолжал Найджел, но теперь там уже всё новенькое, хоть на смотр. А она, кстати, ездит верхом? Нет, ответила Фредерика, как-то не доводилось. Ничего, если попробовать, то обязательно получится, заверил Найджел, тоном самым серьёзным, без тени насмешки; и она вновь заметила некую неправильность черт его лица, грубоватость нижней челюсти в густой, хоть и бритой щетине; а ещё были быстрые, уверенные руки; живой, проворный взгляд, всё помнящий и всегда готовый устремиться на что-то другое.Они решили познакомиться с Илийским собором, и Найджел показал себя с неожиданной стороны (хотя позже Фредерика одёрнула себя — как можно говорить «неожиданный» о том, о ком ни сном ни духом не ведаешь?). Найджелу при осмотре достопримечательностей было свойственно изучать всё пристально, входя в мельчайшие подробности; он поднимал откидные сиденья, чтоб тщательно исследовать, глазами и руками, имевшиеся под ними мизерикордии — деревянные рельефы и горельефы, на которые позволено было опираться соответствующей частью во время долгой молитвы стоя. Сюжеты этих не вполне христианских изображений вызывали у него живой отклик: он засмеялся, увидев, как женщина лупит лису; присвистнул одобрительно — до чего живо передана в неживом дереве охотница-сова с мышью в клюве; провёл пальцем по вопиящей пасти демона; погладил пузатенький жёлудь. При этом он ничего не говорил ни об истории, ни об искусстве, просто