Живая вещь

Я увидел тогда в этом смутно очерченном жнеце — что трудится как заведённый под палящим зноем, чтобы довести до конца своё тяжкое дело, — увидел в нём образ смерти, в том смысле, что человечество — это пшеница, которую смерть пожинает. Жнец, если угодно, является противоположностью сеятеля, которого я пробовал написать раньше. Но в этой смерти нет ничего печального — всё происходит средь бела дня, под солнцем, всё заливающим светом чистого золота. <…> Дорогой брат — вновь пишу тебе в перерыве между работой, — я тружусь как одержимый, никогда я ещё не испытывал такой жажды работы. <…> Картина, за исключением фиолетовой линии холмов, вся сплошь в жёлтом цвете, однако беловатом, бледном. Мне и самому кажется забавным, что я увидел всё таким через железные прутья решётки в окне палаты для буйных[241].

— Ну, как световое оформление? — осведомился Конинк у Александра. — Угодил я вам? Мне самому очень нравится.

— Я просто ошеломлён, — молвил Александр, вполне искренне. — Так темно и так светло!

— Ваш спектакль поставил передо мной ряд интересных задач, — сказал Конинк. — Я ещё хочу опробовать парочку хитростей с подсвечиванием актёров, наподобие тех, что делают в балете. Если направить на сцену красный прожектор и одновременно белый и поставить две фигуры так, чтобы каждая перекрывала только один из потоков света, то, казалось бы, можно рассчитывать, что на розовом полу мы получим красную тень и белую тень. Но наш глаз приспосабливается и вместо розового видит белый, поэтому загороженный красный свет видится нам как белый минус красный, то есть зеленовато-голубым. Соответственно, можно изобразить красивый танец красных и бирюзовых теней на белом фоне. Я пробовал получить подобным способом взаимно-дополнительные цвета, которые использовал Ван Гог, чтобы его и Гогена у нас сопровождали взаимно-дополнительные тени. Или, например, пустить две тени Ван Гога разного цвета на разные экраны. Неистовые красные и зелёные тона, которыми он выражал человеческие страсти, можно изобразить с помощью основных цветов, подаваемых осветительными приборами. С фиолетовыми и золотыми оттенками потруднее, но я уже придумал, какие для этого должны пересекаться лучи. Мы можем разыграть целую драму, дополнительно работая светом только вокруг наших двух стульев: они будут прямо-таки пульсировать эмоциями. Мы можем сочетать взаимно-дополнительные цвета так, что они сольются в сплошную белизну. Можем окружать фигуры ореолом. Менять цвета одежды и фона нашего Ван Гога, как он сам менял их на разных автопортретах. В вашей пьесе не так много действия как такового, больше разговоров, поэтому мы восполним световым сюжетом. Зрителей это должно заинтриговать.

— Должно, — согласился Александр. — Но не слишком ли это будет «будоражить чувства»? Это, кстати, выражение самого Ван Гога, он немного опасался излишнего душевного волнения.

— Да. Но свет будет попеременно то будоражить, то умиротворять, — ответил Конинк. И, к удовольствию Александра, прибавил: — Люди, включая меня самого, как-то позабыли о величии этого художника. Замылили своё восприятие. Но когда начинаешь работать с трёхмерными изображениями, открываешь его для себя заново. Вы ведь знаете, что художники теперь изучают цвета мастеров прошлого не по настоящим полотнам, а по цветным слайдам? Мы живём в мире световых проекций. В этом спектакле современное искусство света предстаёт в концентрированном, так сказать, виде. Свет проливается прямо в души зрителей. Как грёза, как наваждение!..