Живая защита

Мужчины подналегали на неуклюжий комель в размягченной на солнце смоляной кожуре. Тупой конец ткнулся в стену котлована, пополз, оставляя вогнутую полосу от сдвинутой вниз влажной глины. Готово. Теперь установка по отвесу. Жорка в этом деле собаку съел. И с одной стороны подтянул опору, и с другой. Как угодно, так и поставит. Впрочем, не такое уж хитрое дело. Глаза есть, голова, руки, — каждый сумеет. Лишь бы не торопился.

— Понял? А? Пошамать бы. Не хочешь? А то я с утра самого, кишка кишке рапорт пишет.

Жорка спрыгнул на землю с газетным свертком в руках.

— Ты чего? — набросился Тузенков.

— Минуточку… Я по-быстрому. Какой из меня работник без этого? Силы откуда возьмутся?

— Ну и работник… Подарочек! — ругался Тузенков.

Глянул на Гришку. Тот осторожно трогал рычаги, задрав голову на поднятую стрелу. Чуть тронет и улавливает, куда она качается. Если посильнее на рычаг, то и стрела, значит, соответственно…

— Матузков! Нечего прохлаждаться! Пусть крановщик покраснеет, давай без него!

Гришка охотно ухватился за рычаги. Куда и робость пропала. Мотор деловито заурчал, готовый принять большую нагрузку. Звякнули гусеницы, расплющилась под ними сочная стена из дикого овса. Кран медленно пополз вдоль насыпи. Только стрела сильно качалась. Когда вверх-вниз, то будто бы одобряла Гришкино управление, когда вправо-влево, то не соглашалась с неопытным механиком.

Остановился на ровной площадке. Лучше не сыщешь. Гришка прочертил в воздухе полукружье, точно остановил стрелу над новой опорой, лежащей у очередного котлована. Мужчины завозились у металлических зажимов, Тузенков засуетился, отмеряя пять метров до центра тяжести..

— Поше-е-ел!

Радостно было чувствовать послушную машину. В опоре три тонны, а кран взял ее как соломинку. И понес, подняв под облака. Поне-е-е-ес! — закричал бы Гришка, если бы не было поблизости Жорки. Для него это пустяковина. Вот, подумает, мальчишка…

Дернул за рычаг, опора еще быстрее помчалась над землей. Теперь надо тормозить. Гришка ухватился за новый рычаг, потянул на себя. Но опора не захотела останавливаться. Она все дальше и дальше по воздуху волокла стрелу за собой. Замерла стрела, дальше двигаться некуда, ее прочно держал тяжелый кран. А опора черным комлем вперед выскользнула из стальных зажимов, свечой встала между концами шпал. Постояла, будто в раздумье, и грузно грохнулась на рельсы.

— Путь ограждать! — заорал Жорка. — Гони людей туда, туда! — тыкал он рукой то в одну сторону железной дороги, то в другую.

— Дуррак! — испуганно захрипел Тузенков. — Садись в кабину, цепляем за комель, тащи с пути! Быстрее, разгильдяй!

Жорка ворвался в кабину крана, вытолкнул бледного Гришку…

…Сердце прыгало от радости, когда садился за правое крыло паровоза. Расскажи людям — не поверят. Всю жизнь вот так. Поработаешь без отпуска годик, чувствуешь — устал. В дом отдыха потянет и вообще — повольничать. Неделю-другую без свежего ветра поживешь, что бьет в лицо, когда в открытое окно смотришь, и тоска начинается. Не дело это, если каждый день вялая преснота. Не годится! На что уж — курсы. Не без дела, а с учебой, и не где-нибудь, а на электровозах, на тех же рельсах, но все равно — не то. Работы не было, вот штука-то какая. Поэтому тоска и зародилась, вот оно, сердце, и прыгает, тоску разгоняет… Так думал Яков Сергеевич, наблюдая за светофорами, выскакивающими на обочину пути.

— Зеленый! — первым заметил помощник машиниста Игорь Шкарбанов.

— Вижу зеленый, — подтвердил Яков Сергеевич.

Хорошо! И поезд попался приличный, как, скажешь, специально для Вендейко формировали. Любил он тяжеловесные. Не такие, чтоб в два раза больше нормы, а — тонн на пятьсот — семьсот. За них платят прилично, и вести удобно. На подъемах особенно. Поезд разгонишь, на полную катушку поддашь — и сам поезд легким рысаком большой подъем проскакивает.

Скоро как раз такой подъем, на кривом участке пути. Молодцы люди, посадить полосы сообразили. Никакой ветер на этом подъеме не страшен, всегда затишье, даже в бурю. В зеленом коридоре все от машиниста зависит.

Вспомнился Барумов. Эти посадки не он, конечно, сажал, а все же к ним причастен… Парень, как видно, неплохой, а обидно. Надо бы ровню Еленке во всех отношениях. Это еще благо, что детей нет. Вот закуска была бы. Алименты, сплетни всякие… Все равно плохо! Влипла Еленка. А парень сходливый… Ванек, вот болячка настоящая, вот забота…

О Барумове, о Лене без раздражения подумал. Попутно вспомнил, мысль зародилась неожиданно, как неожиданно появился тот грузовик, что пытался ехать по асфальтовой дороге с такой же скоростью, как и паровоз. На колдобинах прыгал, встречным машинам сигналил. А все равно отстал, исчез; появились новые автомобили, которым тоже не хотелось отставать от поезда. Главным у Якова Сергеевича были не мысли о семейных делах, а сама поездка. Первая и очень приятная поездка после долгого перерыва.