— Мне абсолютно ясна никчемность инициативы товарища Тузенкова. По своему опыту знаю и другое: даже бездарные идеи под напором силы получали права гражданства. Видимо, так обстоит дело и сейчас. Я вижу, Барумов сегодня не победит. Но я присоединяюсь к нему. По долгу совести.
Дементьев опять поднялся над столом.
— Я обязан напомнить: конс-с-серваторы были на свете еще в древние времена, не перевелись по сей день. Вы, товарищ Зимарин, явились иллюстрацией тому. Вернемс-с-ся к делу. У меня опыта не меньше, чем у Зимарина, и я говорю: ценную вещь предлагает Тузенков. В решении совещания давайте запишем одобрение инициативы со всеми вытекающими отсюда пос-с-следствиями. Возражающие все выступили? Вот и хорошо. А остальных большинство. Значит, сегодня получите приказ в свете решения совещания. С завтрашнего дня сажать пос-с-садки только по-новому…
После совещания надо бы остаться среди людей, у приехавших с линии наверняка имелись вопросы к начальнику дистанции. Но у Дементьева настроение было испорчено и он закрылся один в кабинете.
Он победил, но победа не радовала. Было слишком много неприятного шума. Дело-то пустячное с этими посадками. Может быть, надо было те полосы, что сажали по старой схеме до сегодняшнего дня, объявить ветрозащитными, ветроломными или как там еще, и на этом — все? Чтобы не ломать копья из-за этих конструкций. Ну да, значит, рассчитывать на дураков. Кто смолчит, а кто и вывалит язык. Доказывай тогда…
— К вам можно? — послышался осторожный голос в приоткрывшейся двери.
Дементьев поднял голову. Тузенков…
— Нет. Я занят.
— Извините…
«Пришел за благодарностью», — догадался Дементьев. Сегодня, когда Тузенков лил воду на его, Дементьева, мельницу, Андрей Петрович с трудом сдерживал себя, чтобы не морщиться. Он хорошо знал таких людей, им что поддержать, что предать… Без Тузенкова сегодня было бы худо. И все равно Дементьеву не хотелось встречаться с ним. Сделал свое дело, ну и кати в Сватовку…
Вот с Барумовым поступил круто. Приказ… Это прозвучало как месть. Впрочем, так оно и было. Напрасно так с Барумовым. Надо было с умом, поделикатнее, что ли. А то и совсем ничего не надо было делать. Намотал бы себе на ус — и до более подходящего случая… Нет, правильно сделал! Не в одном Барумове дело. Другие, глядя на него, на совещании не посмели рта открыть. А то бы развели такое, что ни о какой победе не могло быть и речи…
Барумов не глядел бы на общежитие, на эти кровати со ржавыми набалдашниками на спинках.
Тянуло излить наболевшее. С кем посоветуешься? Вспомнил Якова Сергеевича. К нему!
На дворе у Вендейко было пусто. Ветер гонял по дорожке скомканную бумажку. Постучал в дверь, вошел.
— Здравствуйте, — сказал он неизвестно кому.
За перегородкой послышались шаги. Постоял, подождал. Никто не выходил. Взял да и сел на табуретку, что была около двери.
Появилась молодая хозяйка. В осеннем пальто, в меховой шапочке. Значит, уходит. Ну и пусть. Был бы Яков Сергеевич.
— А его нет. В поездке, — ответила Лена.
Она стояла напротив Павла и ждала. А он сидел в раздумье и не знал, куда податься. Потом понял: она, видимо, спешит. Присмотрелась, спросила:
— Вы больны?
— Нет-нет, — скороговоркой ответил Павел. — Я, наверно, помешал…
— Извините, я в кино. Времени в обрез.
В ее руках зазвенели ключи. Павел встал, а уйти не решался. Куда пойдешь?
— Возьмите меня, — попросил он.
Замок щелкнул. Лена вынула ключ и положила на порог под половик.
Григорий Матузков заявился в зал ожидания вокзала. Пассажиров было негусто. Он поставил чемодан на широкий, отделанный дубом диван, задрал голову к верхней строке расписания поездов. Что ни строка, то приглашение податься на Москву, на юг, на восток. Куда хочешь. Но куда же все-таки?
Потолкался у очереди к кассе. Куда больше всего едут? Прислушался, что просят у кассирши. Станции чаще всего назывались чудные, каких и на свете нет.
Кассирша выписывала, компостером постукивала.
Сел на диван, облокотился на свое квадратное, с никелевыми уголками и проволочной ручкой движимое имущество. Дернула нелегкая остаться в этих Кузнищах! На новом месте, куда он приедет, тоже не рай. Все сначала. Но и здесь оставаться — не конфетка.
Думай не думай, а самое лучшее — юг. С апреля по ноябрь не вылазь из Черного моря. Был он однажды в Алуште, из части в командировку посылали. Сначала показалось — трава. Чем живет население? Курортным сезоном, приездом и отъездом отдыхающих, киосками с водой, бочками с сухим вином на пляжах, дамскими купальниками и черными очками… Пустовато. В газетах и то не на чем глаз остановить. Советы врача. Для начала на солнышке греться столько-то, в воде плавать не ближе, не дальше и не дольше, режим в питании, лежании, вставании. Самые ошеломляющие новости были, когда приехало отдыхать знаменитое светило. Раз написали, на другой день повторили, на третий — фотографию поместили. И все об одном и том же. Будто все побережье жило дыханием знаменитой артистки. Не будь ее, все полетело бы в тартарары.