Живая защита

— У нас врач лютой. В клубе порядок. Можно проверить.

— Ничего. Поверим на слово.

Федянин имел право ничего не показывать — он не подчинялся Дементьеву. Но он не только не воспротивился, а остался доволен. Дементьев был для него заказчиком, контролером, приемщиком, плательщиком за выполненные работы. А с этим приходилось считаться. Пусть спрашивает что угодно, заглядывает куда угодно, лишь бы установить хорошие отношения.

— Новые фильмы привозят?

— Да, каждую неделю.

— Хорошо. Ес-сли что, звоните. Я через дорпрофсож могу надавить.

— Спасибо!

— А как с продуктами?

— Получаем в точности с заявками. Спасибо. Сюда, пожалуйста.

Федянин подошел к четырехосному пассажирскому вагону. Вход посредине. Дверь на смазанных роликах мягко откатилась в сторону. Поднялись. Внутри вагон показался длиннее, чем снаружи. Без перегородок, с широкими без рам окнами, он был похож на вытянутую металлическую сигару. Под каждым окном к полу были привинчены столы и стулья. На всех столах белые скатерти. Это уж напрасно. Перестарались. Каждый стол имел гладкое блестящее покрытие, скатерти не полагались.

В дальнем конце у широкого проема в торцовой стенке белел халат поварихи.

— Можно, — ответил Дементьев на вопросительный взгляд Федянина. — Посмотрим, чем кормите людей.

Федянин поднял руку и указал на ближние столы. Повариха исчезла. «Поставить или нет?» — беспокоился Федянин. Ругани он не боялся. Не хочешь — не пей. В друзья никто не напрашивается, а для хороших деловых отношений это неплохо. Может подумать, что перед ним заискивают. Что ж, дело его, мало ли вообще что может подумать. С другой стороны… суховато, если без этого. Пить — как хочешь, а на столе должно стоять. А то еще, чего доброго, обидится.

Сам пошел на кухню, не доходя до раздаточного окна, моргнул выглянувшей поварихе. И началась беготня. Повариха, за ней опрятно одетая девушка в темном платьице с белым кружевным передничком таскали поднос за подносом. Селедочка с зеленым лучком. Свеженький, будто с грядочки, салат из свежей капусты с горошком, заливной язык. Коричнево-розовый, продолговатый, он лежал, погруженный в дрожащую прозрачную массу. По бокам языка, словно вмороженные в стеклянный прямоугольник, краснели морковные розочки. «У нас почище ваших ресторанов! Все можем!» — кричало каждое блюдо. И даже — лимончики. А рядом на бумажных салфетках горки сахарной пудры. Все есть! Лишь потом повариха принесла бутылки армянского коньяка.

— Много! — вырвалось у Дементьева.

— Сколько можете, — учтиво отозвалась повариха.

Дементьев мысленно одобрил начальника поезда. Тертый калач. Знает сложность положения с подрядчиком. С таким руководителем не грешно выпить.

Едва отрезали по ломтику холодного, как перешли к лангету и тоже съели по небольшому кусочку. Да и коньяку выпили скорее символически. Федянин не настаивал на дополнительной выпивке, не отягощал назойливыми уговорами. Ведь можно и пересолить.

В веселом благодушии продолжали осмотр стоянки поезда. «Вагон — детские ясли». Туда не стали заходить, принесли бы с улицы много холода. «Вагон-школа». Тоже не стали заходить — могли прервать урок. Зато подробно осмотрели одну квартиру. По скрипучим смерзшимся ступенькам поднялись в тамбур. На полу жесткой полосой лежал половик из мешковины. Стена увешана домашним скарбом. На гвоздях держались оцинкованное корыто, выварка, стиральная доска, зеленый, брезентовый плащ с капюшоном. В углу стояла пила, обмотанная тряпками.

Узкий коридор привел в маленькую комнату. Здесь, у круглой железной печки, стоял маленький столик, накрытый клеенкой, несколько табуреток и узкий шкаф. Из кухни через дверной проем — двери не было — прошли в следующую комнату. Спальня. Две кровати. Одна двуспальная, другая для подростка. В углу на тумбочке радиоприемник. На столе учебники, на стене висели сигнальные флажки в чехлах и форменная железнодорожная фуражка.

Хозяйка — женщина лет сорока, в потрепанном кителе мужа — стояла у кровати, не понимая, что особого в их жилье, из-за чего пришло так много начальства.

— Не холодно? — спросил Дементьев.

— Протопим, если надо, — ответила хозяйка.

— Претензии к жилью и вообще имеются?

Женщина повернулась к Федянину.

— Да какие ж… Не обижает.

— Все квартиры такие?

Это уже не к хозяйке.

— Да, примерно такие, — ответил Федянин. — Каждый вагончик перегорожен на две семьи. Для холостяков два вагона — общежития.

— Что ж, бытовой вопрос у вас, кажется, решен. Остается хорошо работать.

— Это мы умеем! Скоро убедитесь.

Уходя из городка на колесах, на штабном вагоне Дементьев прочитал призыв, написанный на продолговатом фанерном листе: «Сдадим участок к 1 сентября!» Дементьев с завистью подумал: «А наш дорстрой еще раскачивается».

У перрона Сватовского вокзала стояла мотриса. Ее вытянутый корпус краснел стремительными линиями по бокам, ветровые стекла блестели, словно соревновались с яркостью солнца. Салон для пассажиров располагался между передней и задней кабинами водителя. Вдоль стен желтые деревянные диваны, такой же диван посредине, длинный, во весь салон, с мягкими извилинами для спины.