Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Книга 2

Дело с песней на время заглохло, режиссёр молчал, и я не стал приставать к Высоцкому. А затея с «Фургоном» выглядела вообще утопической — я почти забыл о ней. Хотя, когда через некоторое время из Одессы приехала редактор Е. Демченко, я среди прочих дел вдруг ввернул:

— А есть кандидатура режиссёра на «Зелёный фургон»!

— Кто?

— Высоцкий!

— Да брось ты!

— Серьёзно. Только сам он никого просить не хочет. Вы его просите и — за него.

— Всё. Завтра же Збандут (директор студии) с ним связывается!

И утопия вдруг зашевелила конечностями, заморгала, задвигалась. Через несколько дней уже «кто-то» в Москве на ТВ сказал, что «мысль интересная».

В начале декабря — так двигалось дело у нас в Отечестве — ещё ничего не было ясно, зато числа 10 декабря, когда я вернулся из Крыма, со съёмки, мне домашние сказали сразу на три голоса:

— Звонил Владимир Высоцкий, сказал, что он дал согласие Студии снимать «Зелёный фургон».

Я тут же позвонил ему, но Нина Максимовна (мы ещё не были с ней знакомы) ответила, что Владимир Семёнович уехал до 14-го или 15-го.

С нетерпением дожидаюсь 15-го, звоню. Голос энергичный:

— Игорь! Да, Збандут прислал телеграмму, я подтвердил согласие. Приходи вечером на «Преступление и наказание», не видел? Вот и посмотришь — обратись от меня к… (он назвал фамилию, но я не разобрал, а переспрашивать не стал, и время назвал — перед началом за полчаса).

У театра — обычная толкотня, я привык к ней за 15 лет, живу рядом, каждый вечер видел. Приближаюсь к окошку администратора, должен что-то сказать. Я до того в театре бывал редко, а на Таганке вообще раза два-три, никого не знал, но уже лезу с ощущением «особости» нахально головой в администраторское окошко.

— Вам что?

Это вопрос в самой резкой форме от Валерия Павловича Янкловича, которого, естественно, я тогда не знал.

— Мне тут билет оставлен… — начинаю я мямлить, и вдруг вижу в администраторской Высоцкого. Он меня не слышит, разговаривает с кем-то…

— Владимир Семёнович! — ору я, а Янклович злится:

— Вам что нужно?

— Билет… Билет мне… Владимир Семёнович! — Глупо, наверное, как гимназистка, выгляжу.

— Фамилия? — неумолим главный администратор.

Называюсь, и вдруг — о, чудо сопричастности! — «сам» Высоцкий оборачивается, и щелкает замок, и дверь приоткрывается ровно настолько, чтобы мне протиснуться, а больше никому. И я протискиваюсь. Высоцкий одну руку протягивает, другой обнимает. Целуемся (интеллигентный московский ритуал — вовсе не свидетельство близости). А в комнатушке администратора — шумный бородатый Борис Хмельницкий, Филатов, ещё какие-то люди, их я не знаю, да и этих-то узнаю́ едва.

— А-а, вот ты какой!

Это Владимир. (А какой я? Обыкновенный.)

— Очень хорошо. Что — будем делать кино?

Я не робею, но смущаюсь: всё-таки слишком много народу. Он улыбается как-то хитровато, очень хорошо.

— Значит, ты не уходи после спектакля. Не видел?

— Нет.

— Ну, посмотришь… Сценарий привёз?

— Конечно.

— А ты против соавторства не возражаешь?

— Что вы, Володя! (Раз он на «ты», могу и я обойтись без отчества, но на «вы») — Только…

— Что?

Он как будто чуть-чуть настораживается.

— Вы знаете, что, как автор сценария, не получите за песни в фильме? А это примерно… — называю сумму.

— Да? — он удивился, но тут же:

— Ладно, устроим как-нибудь.

— Всё. Больше возражений нет.

Володя улыбается. А что, он ожидал, что я буду возражать? Но я же не идиот! Соавторство режиссёра, да ещё т а к о г о — дело естественное и совершенно необходимое, здесь я искренен.

Игорь Шевцов и Валерий Янклович. Ленинград, ДК им. Ленина, 8 июля 1983 г. Фото В. Меклера

Потом был спектакль. В антракте подхожу к Сергею Юрскому (увидел его ещё в зале). Узнав, что Высоцкий берётся за постановку. Юрский приятно удивлён, желает удачи. А ведь некогда я пытался подобную же авантюру «соорудить» с ним, да ничего не вышло, несмотря на помощь В. Я. Мотыля. (В июле 80-го я снова встретился с Юрским, чтобы вручить ему сценарий «Зелёного фургона», на котором будут уже стоять две фамилии соавторов — Володи и моя. Может быть, он ещё раз попробует? Нет, он отказался).

Помню, я пожаловался Юрскому, полушутя, конечно, что какой-то тип всё время сзади фонариком посвечивает — смотреть спектакль мешает. Юрский удивился:

— Это же Любимов! Он так контролирует спектакль, темп держит.

Вот насколько я был тогда «темным».

После спектакля публика вытекает из театра, а я не спешу. Я уже вроде бы не такой, как все… Приобщённый. Приятно щекочет тщеславие. Юрский пришёл в гримёрную, наверное, благодарил. В фойе остался я один — торчу в ожидании Высоцкого. Нелепо торчу, неловко.

Владимир выскочил оживлённый. Слова восхищения (впрочем, весьма сдержанные, чтобы не выглядеть «гимназисткой», хотя роль сыграна блистательно) он принимает улыбаясь, благосклонно.

— Едем, едем ко мне!

У выхода, хотя поздний вечер и декабрь, стоят люди. Подбегают девчушки, суют Володе цветы. Он выслушивает терпеливо, но как-то неохотно, с таким выражением: «Ну, скорее, скорее!..»