Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Книга 2

У него на журнальном столике лежали присланные книги — «Переписка Грозного с Курбским», Монтень в издании «Литпамятники»… Я позавидовал вслух, просил достать.

— Вот, присылают, — похвастал он.

Он читал тогда «Переписку Грозного с Курбским».

* * *

— И всё-таки нехорошо, глупо, — снова повторял я в другой раз. — Вот ты свои вещи не фиксируешь, недавно я о том же говорил с Юликом Кимом. Как-то надо всё это собирать. Ведь это же целая эпоха, Володя.

— А уходит она. Булат книжки пишет. Ким занялся песенками для кино, но у него там есть хорошее. И Булат тоже. Вот эти «Золотые ключики», «Соломенные шляпки»… Слушаешь — да, профессионально, точно, но… А ты с Кимом знаком? Что он делает?

— Я знаю, что он пишет «Фауста», — такой парафраз, что ли… Кажется, даже закончил.

— Ну вот… Ладно, работай, я иду спать!

* * *

Я посмотрел «Интервенцию». Фильм был «полочный», режиссёр Геннадий Полока показывал его едва ли не подпольно. Володя там в одной из главных ролей — Бродский.

— Всё-таки свинство это! — возмущался я. — Вы там столько напридумывали! Картина могла стать событием, а лежит, стареет.

Он улыбнулся:

— Ладно, мы с тобой больше напридумываем. А Гена будет у меня худруком.

* * *

Я звоню ему днём:

— Володя, как ты сегодня?

— Сейчас приезжай! Я тут много напридумывал, даже записал. Когда будешь?

— Через 30 минут.

Но я задержался. В двери у него записка: «Игорь, извини, срочно пришлось уехать. Жду вечером. В.»

Вечером:

— Ты же не приехал через 30 минут! Ладно, вот что я придумал…

И следует по телефону целый фонтан выдумки, и опять всё невозможно втиснуть в один сценарий. Приезжаю. Он даёт мне листки с текстами:

— На! Разберёшься!

И тут же:

— Написал уже песню, то есть, текст. Хотел сесть, подобрать мелодию (именно так и сказал), да народ всё…

Я беру листок, там стих. Читаю, а он взахлёб рассказывает, как будет идти песня. И если рассказ слушать, то стихи не поймёшь, не вспомнишь. Я и запомнил тогда только первое четверостишие, да и то, как оказалось, не совсем точно:

Проскакали всю страну,
Да пристали кони.
Я во синем во Дону
Намочил ладони…

Теперь стихи опубликованы.

* * *

Сценарий был переписан полностью. От прежнего осталось несколько эпизодов, но соединить, да ещё на скорую руку, два совершенно разных стиля мне, конечно, не удалось. Я быстро перепечатал эти полторы сотни страниц и отнёс Володе.

Через день он сам позвонил мне и устроил чудовищный разнос. Кричал, что всё это полная…..! Что я ничего не сделал! Что, если я хочу делать т а к о е кино — пожалуйста! Но ему там делать нечего!

— Ты думаешь, если поставил мою фамилию, то уже и всё?! — орал он.

Я не мог вставить в этот бешеный монолог ни слова. Его низкий, мощный голос рвал телефонную трубку и… душу. И я решил, что наша совместная работа на этом закончилась.

Проболтавшись по улицам пару часов в полном отчаянии, я доехал в метро до «Баррикадной» и позвонил ему из автомата. Приготовил слова, которые надо сказать, чтобы достойно распрощаться. Нечто вроде такого:

«Володя, ты можешь упрекать меня в неумении или в бездарности, но сказать, что в сценарии всё осталось по-прежнему — несправедливо. Ведь ты сам…» — и т. п.

Черновой автограф «Песни инвалида» для к/ф «Зелёный фургон». 1980 г

Но когда он взял трубку, он ничего не дал мне сказать. Он опять выругался, а потом добавил совершенно спокойно:

— Будем работать по-другому. Сядешь у меня и будешь писать. Вместе будем. Сегодня. Машинка есть? Ты печатаешь? Вот и хорошо. Жду вечером.

Вечером всё стало на свои места. Он сказал, что в сценарии много…… но времени нет: надо отдавать, чтобы читало начальство.

— В Одессу посылать не будем, я сам поеду к Грошеву (главный редактор «Экрана»). Так двинем быстрее.

— Володя, чего тебе ездить? — предложил я. — Ты ему позвони, а я отвезу. За ответом поедешь сам.

Так и сделали. Грошев обещал прочитать к пятнице, через три дня, но Высоцкий перепутал, поехал к нему в четверг, и убедить его, что ехать рано, мне так и не удалось. В четверг я позвонил ему:

— Ну как?

— Никак! Я отказался от постановки, — мрачно заявил он мне в трубку.

Я кинулся к нему.

Он лежал на тахте. Что-то бурчал телевизор, почти всегда у него включённый. Тут же сидел Сева Абдулов с рукой в гипсе, задранной к подбородку, ещё кто-то, кажется, Иван Бортник. У всех вид такой, точно объелись слабительного. Я встал у стены.

— Ну что стоишь! — рявкнул Володя, — Снимай пальто! В общем, я отказался от постановки.

— Ты не спеши.

— Да что ты меня уговариваешь? Я приезжаю к этому Грошеву! Он, видите ли, за три дня не мог прочитать сценарий! Я, Высоцкий, мог, а он не мог, твою мать!

— Да он и не обещал…

— Да ладно тебе! И как он меня встретил: «Владимир Семёнович, я вас прошу больше в таком виде не появляться!» В каком виде? Я-то трезвый, а он сам пьяный! И он мне такое говорит! М н е!!!

(К слову сказать, Володя действительно тогда не был пьян, но очень болен. А уж Грошев, конечно, тем более не был пьян.)