Живи, Донбасс!

— У вас там что-то сильно взрывается.

— Нет, ничего не слышно, всё спокойно. У вас как?

— Как обычно. На окраинах погромыхивает, до нас не долетает. У тебя правда всё хорошо? Голос очень усталый.

— Коллега умер. Ты его не знаешь. Вот я и расстроился.

— Сочувствую, дядя. Ладно, тогда давай спать. Что-то я вдруг перепугалась…

— Да, надо спать. Спокойной ночи.

Он прервал связь.

Написал Никите: «Если не лёг посмотри я кажется забыл у тебя папку с черновиком синяя можно утром». Писать можно было что угодно, главное, без запятых и точек. Через пять минут Никита ответил: «На виду нет может на даче завтра позвоню».

Иван Дмитриевич отключил на смартфоне звук, оставил его заряжаться — и тут вспомнил про навигатор в кармане. Ещё один прокол… старый ты стал совсем, позывной «Дронт»…

Он не лёг, пока не разобрал приборчик, смешал электронику с другими запчастями в ящике стола, а корпус и крепление сжёг на сковороде под вытяжкой. Потом постоял под душем — вода шла еле тёпленькая — и, облачившись наконец в пижаму, лёг и вернулся к недочитанным «Несистемным конструкциям человеческого сознания». Так и уснул, и ему ничего не снилось. А может, и снилось, но он не запомнил.

* * *

Пожар продолжался три дня. Вывезли население из окрестных поселков, наглухо перекрыли шоссе. Иван Дмитриевич и Никита зашли в магазин купить водки — там устало толпились помятые невыспавшиеся военные, громко и злобно ругающие матом начальство, которое загнало сто вагонов снарядов сепарам, а чтобы покрыть недостачу — устроило пожар и сожгло пять тысяч вагонов. Никита хотел узнать подробности, но Иван Дмитриевич утащил его за рукав.

Они посидели на берегу, молча помянули погибших воронов.

— Теперь, если что — только на следующий год, — сказал Никита.

Иван Дмитриевич кивнул. Подрастали ещё четверо хорошо обученных, но они были слишком молоды и пока слабоваты физически — тренировать их и тренировать. И этим придётся заняться сильно позже, когда всё уляжется…

На четвёртый день вечером Иван Дмитриевич включил телевизор, прошёлся по каналам. Пожар на артиллерийском складе обсуждали везде, орали друг на друга, рассказывали о москалях, которые использовали космический лазер, и о сепарской диверсионной группе, загнанной на отходе в балку и уничтоженной до последнего человека. О возможных хищениях и поджоге тоже упоминали, но как-то намёками, вскользь.

Иван Дмитриевич приглушил звук и пошёл на кухню что-нибудь съесть. Когда он вернулся, на экране телевизора была большая фотография мальчишки лет тринадцати-четырнадцати. Потом фотография сменилась показом, как спасатели на фоне зарева разбирают завал, как на носилках несут прикрытое простыней тело, как рыдает растрёпанная женщина.

Куда-то делся воздух. Иван Дмитриевич нашарил пульт, включил звук.

— …жертвой террористов стал тринадцатилетний Сергей Полторак…

Пульт вдруг стукнулся об пол. Это был какой-то совсем отдельный от всего остального звук — пожалуй, единственный звук во внезапной ватной тишине. В глазах стремительно темнело. Иван Дмитриевич отступил назад, наткнулся на клетку. Понял, что её нужно открыть. Левой руки как будто не было. Не с первого раза открыл правой. Воронёнок метался, открывал клюв, пытался докричаться — напрасно. Иван Дмитриевич шагнул к окну, ударил кулаком в стекло. Медленно потекли осколки. За открывшейся пробоиной было жёлтое небо и угольно-чёрный круг солнца.

Три ворона медленно слетели сверху. Они смотрели на него и ждали.

— Не бойся, — сказал Невермор.

Александр Пелевин Человек, который знает свою работу

Колеса батальонного пазика беспомощно взревели в рыхлом снегу и снова затихли. Машина не сдвинулась с места.

Это уже четвёртая попытка.

— Ну твою ж мать, а! — крикнул в сердцах водитель, которого все звали просто Олегович, хотя отчество у него было другим. — Вот чего ещё не хватало.

— Что, мы застряли? — спросил Журналист, сидевший на первом кресле от выхода.

Журналист — не позывной. Это его профессия. В Донбасс он отправился несколько лет назад для серии репортажей, а потом вернулся — уже просто так. Понравилось. Теперь он вёл собственный проект, посвящённый войне и жизни в непризнанных республиках. На этом участке линии соприкосновения под Луганском он оказался впервые. Вместе с ним в автобусе ехал молчаливый ополченец Сова — хмурый дядька сорока лет в камуфляже и с автоматом за спиной. Больше пассажиров в автобусе не было.

С ними на позиции народной милиции ехали несколько ящиков полезного груза.

— Да вообще жопа, — сказал Олегович, снова пытаясь пробуксовать через снег. — Всё замело… Как бы МЧС не пришлось вызывать.

— Да МЧС сюда может и не доехать… — сказал тихо Сова.

Водитель кивнул и забарабанил пальцами по рулю.

— Доехать-то может и доедет, — сказал он. — Но это когда будет? Мы так однажды на границе с ДНР застряли, тоже метель была жуткая, полный автобус людей — толкали, толкали, так и не вытолкнули. А эмчээсники только в ночи приехали. Тросами вытягивали.

— Жесть, — сказал Сова.