Живи, ирбис!

Если внезапно включить среди ночи свет, Шустрика удавалось застать в самом неожиданном месте: он мог балансировать на спинке кровати, изучать тикающие на стуле часы или даже висеть, вцепившись когтями в одежду, на вешалке. Застигнутый врасплох, котишка мгновенно ретировался под шкаф и угрожающе ворчал там и фыркал.

На чердаке его пищу составляла всяческая мелкая живность, которая бегала или летала. Прежде, чем сесть за обед, необходимо было его изловить. Наверно, поэтому Шустрик даже на ломтик колбасы кидался ястребом из своего укрытия и поедал его в укромном уголке с устрашающим урчаньем. Уж как он только ни запугивал своего возможного соперника: изрыгал рокочущие горловые рулады, шипел, фыркал, царапал когтями пол. Если малышу посчастливилось поймать мышь, такой концерт под шкафом затягивался на полчаса.

— Умолкнешь ли ты там, черный пират? — возмущался папа, топая ногой.

Ворчанье под шкафом тотчас перерастало в пронзительный боевой вызов.

— Яу-у! Яйу-у-у! У-у-у!

— Чтоб тебе подавиться, злодей! — ругался папа и спешил в другую комнату, зажимая пальцем страницу недочитанной книги.

— С хищниками надо вежливо обращаться! — наставительно поучала его Леночка. — Если на него все время кричать, Шустрик никогда не будет ручной.

— Вот ты и научи его хорошим манерам, — советовал папа.

— И научу! Посмотрите, он мне еще погладить себя разрешит. Если добром, из хищника всегда можно сделать млекопитающего.

Свои занятия по укрощению черного дикаря Леночка старалась держать в секрете. Когда на кухне никого из взрослых не было, через закрытую дверь нередко слышался нежный голосок.

— Ну, еще поближе, Шустрик… Молодец! А теперь выходи совсем. Не бойся, маленький.

Прошла неделя, прежде чем Леночка решилась дать первое представление. Слоняться по арене зрителям, конечно, не разрешалось. Три стула Леночка поставила в зале перед кухонной дверью, а своих кукол рассадила на пороге. Бесшумно отодвинулся занавес из простыни, и все увидели юную укротительницу в черном купальнике с блестками из шоколадной фольги на груди. Вовка на всякий случай сжимал в руке заряженный пистолет.

Программа не была утомительно длинной. Лена поставила на пол перед шкафом блюдце с молоком и дрогнувшим голоском подала команду:

— Шустрик! Алле!

Вначале все увидели, как во мраке под шкафом засветились два зеленых огонька. Затем выполз, скользя брюшком по полу, черный хищник и начал лакать молоко. Красный стебелек язычка замелькал меж зубками. Коронный номер заключался в том, что дрессировщица присела на корточки и погладила «зверя» по спине. Хищник сердито заурчал, взъерошился, не отрываясь, впрочем, от молока.

И тут Вовкины нервы не выдержали. Он случайно надавил на спусковой крючок, пистолет выстрелил, и хищник молниеносно исчез под шкафом.

Леночка долго не могла простить брату этого бесчинства.

— Бугримова своему льву голову в пасть сует, — неуклюже оправдывался Вовка. — А тут… подумаешь!

Скоро у Леночки появился новый питомец. Подобрала она его в зарослях кустов, у ручья. Буровато-серый птенец шустро скакал по сырой тенистой тропе, распустив крылышки. Но как только пытался взлететь, тотчас опрокидывался на спинку и отчаянно бился в потугах снова встать на ножки. Очевидно, он повредил себе крыло, пустившись до времени в первый полет.

Лена без особого труда поймала его и принесла домой в ладошках, сложенных лодочкой. Нельзя сказать, чтобы маму очень обрадовала Леночкина находка. И, если она все же разрешила оставить птенца, то лишь потому, что по сравнению с диким котенком птенчик выглядел безобидным и трогательно беспомощным.

За неимением клетки, нового жильца поместили в пластмассовой корзиночке, прикрыв ее сверху доской для резки овощей. Назвали пернатого новосела Пестриком.

Никто не предполагал, что это крохотное существо окажется таким прожорливым. Мух Пестрик мог поедать бессчетно. Проглотив одну, он тотчас широко разевал клювик и требовательно попискивал, трепеща крылышками. В красном мокром зеве его дрожал длинный и тонкий язычок. Утихомирился обжора только после захода солнца, когда и у Вовки и у Леночки заболели руки от непрерывной охоты за мухами.

А ночью, едва все уснули, Пестрик решил поупражняться в пении. Для начала он издал в своей корзинке серию отрывистых, похожих на кашель звуков, словно тенор, прочищающий горло перед концертом. Затем протяжно, заунывно свистнул и снова раскашлялся, натужно, с хрипотцой. Помолчав минуту, птенец забулькал, как бы прополаскивая горло, и трижды гнусаво, насморочно чихнул.

— Вот только этого нам и не доставало! — проворчал проснувшийся папа. — Оказывается, судьба подарила нам на усладу будущую знаменитость — соловья. Кто б мог подумать, что певческую карьеру они начинают с таких отвратительных гамм.

— Так ведь он же еще только учится! — отозвалась в потемках Леночка. — А когда выучится, будет петь ничуть не хуже тех, которые на пластинке. Пой, Пестрик! Пой, не смущайся! — ободрила она.

Соловушка будто только и ждал такого поощрения: сейчас же раскатился хрипловатым, с присвистыванием кашлем, зачихал, засморкался, захлюпал.