«Он (Пушкин) сам рассказывал, как, возвращаясь из Бессарабии в Петербург после ссылки, в каком-то городе он был приглашён на бал к местному губернатору. В числе гостей Пушкин заметил одного светлоглазого, белокурого офицера, который так пристально и внимательно осматривал поэта, что тот, вспомнив пророчество, поспешил удалиться от него из залы в другую комнату, опасаясь, как бы тот не вздумал его убить. Офицер проследовал за ним, и так и проходили они из комнаты в комнату в продолжение большей части вечера. “Мне и совестно и неловко было, – говорил поэт, – и однако я должен сознаться, что порядочно-таки струхнул”.
В другой раз в Москве был такой случай. Пушкин приехал к княгине Зинаиде Александровне Волконской. У неё был на Тверской великолепный собственный дом, главным украшением которого были многочисленные статуи. У одной из статуй отбили руку. Хозяйка была в горе. Кто-то из друзей поэта вызвался прикрепить отбитую руку, а Пушкина попросил подержать лестницу и свечу. Поэт сначала согласился, но, вспомнив, что друг был белокур, поспешно бросил и лестницу и свечу и отбежал в сторону.
– Нет, нет, – закричал Пушкин, – я держать лестницу не стану. Ты – белокурый. Можешь упасть и пришибить меня на месте».
По поводу тех пушкинских страхов есть прелюбопытная заметка Бартенева: «NN обращался к А.С. Хомякову за советом, как ему быть: “По городу ходит эпиграмма. Уж не вызвать ли Пушкина на дуэль?” “Что тебе за охота, – сказал ему Хомяков, – мало того, что убьёшь Пушкина, да ещё он, умирая, непременно скажет, что погибает в одно и то же время и от белой головы, и от белой лошади (белого скота)”». Разящее пушкинское перо остужало многие разгорячённые головы…
Приятель поэта Алексей Николаевич Вульф заверял: «Пушкин же до такой степени верил в зловещее пророчество ворожеи, что когда впоследствии, готовясь к дуэли с известным Американцем гр. Толстым, стрелял вместе со мною в цель, то не раз повторял: “Этот меня не убьёт, а убьёт белокурый – так колдунья пророчила”. И точно, Дантес был белокур».
Схожая история в несколько ином изложении: «По свидетельству покойного П.В. Нащокина, в конце 1830 года, живя в Москве, раздосадованный разными мелочными обстоятельствами, он (Пушкин) выразил желание ехать в Польшу, чтобы там принять участие в войне: в неприятельском лагере находился кто-то по имени Вейскопф («белая голова»), и Пушкин говорил другу своему: “Посмотри, сбудется слово Немки, – он непременно убьет меня!”» «Нужно ли прибавлять, что настоящий убийца – действительно белокурый человек и в 1837 году носил белый мундир?»
Оставила воспоминания о мистических настроениях поэта и хозяйка казанского дома Александра Фукс, встречавшая у себя знаменитого гостя осенью 1833 года: «“Вам, может быть, покажется удивительным, – начал опять говорить Пушкин, – что я верю многому невероятному и непостижимому; быть так суеверным заставил меня один случай. Раз пошёл я с Никитой Всеволодовичем Всеволожским ходить по Невскому проспекту, и из проказ зашли к кофейной гадальщице. Мы просили её погадать и, не говоря о прошедшем, сказать будущее. “Вы, – сказала она мне, – на этих днях встретитесь с вашим давнишним знакомым, который вам будет предлагать хорошее по службе место; потом, в скором времени, получите через письмо неожиданные деньги; а третье, я должна вам сказать, что вы кончите вашу жизнь неестественною смертью…” Без сожаления я забыл в тот же день и о гадании, и о гадальщице. Но спустя недели две после этого предсказания, и опять на Невском проспекте, я действительно встретился с моим давнишним приятелем, который служил в Варшаве при великом князе Константине Павловиче и перешёл служить в Петербург; он мне предлагал и советовал занять его место в Варшаве, уверял меня, что цесаревич этого желает. Вот первый раз после гадания, когда я вспомнил о гадальщице. Через несколько дней после встречи с знакомым я в самом деле получил с почты письмо с деньгами; и мог ли ожидать их? Эти деньги прислал мне лицейский товарищ, с которым мы, бывши ещё учениками, играли в карты, и я его обыгрывал. Он, получив после умершего отца наследство, прислал мне долг, который я не только не ожидал, но и забыл о нём.
Теперь надо сбыться третьему предсказанию, и я в этом совершенно уверен…”»
Позже биографам Пушкина удалось выяснить, что приятелем, встретившимся ему на Невском, был генерал-майор Алексей Фёдорович Орлов, а лицейским товарищем, приславшим долг, – Николай Корсаков, музыкально одарённый и рано погибший юноша…
Александру Андреевну, по её словам, «суеверие такого образованного человека» весьма удивило, и она добросовестно записала тот пушкинский рассказ. Впрочем, как и суждения поэта о магнетизме – явлении, занимавшем тогда многие умы. Поэтесса Александра Фукс стала первой, кто опубликовал ту беседу в своём очерке, – более того, послала книгу Пушкину в Петербург, где та и сохранилась в библиотеке поэта.