Живой роскошный ад

– Вы знаете «Стаггера Ли»? – и объяснил, почему обычно начинаю с этой песни.

– Нет, сэр. Но знаю «Полуночный экспресс».

– Хорошо, мистер… – я остановился. – Хорошо, Клайд.

Я опустил режущую иглу, и он исполнил мелодичную версию «Полуночного экспресса» о тяжёлой жизни чёрного человека в заточении. После этого на пластинке осталось место, я попросил Клайда спеть ещё, и он исполнил «Старую Ханну», призывая мертвецов встать и помочь ему пахать и выражая надежду, что солнце никогда больше не взойдёт. Тогда я поднял иглу, подул на вновь изрезанный ацетат, поверхность поймала свет и озарила барак. Все притихли.

Я положил пластинку обратно на проигрыватель, опустил воспроизводящую иглу и посмотрел на лица собравшихся. Когда из колонки раздался звук, слова Клайда Буша отразились на лице каждого. Сначала все улыбались, дивясь чудесам звукозаписывающей технологии, но потом их лица омрачились – то ли от мыслей о своей судьбе, то ли от настроения песни.

После этого многие выстроились в очередь, чтобы спеть, и я записывал, пока не вошёл Бентли и не сказал:

– Блатные, лопоухие сукины сыны, вставайте. Уже отбой, а вам завтра хлопок рубить. – Он взял дубинку и принялся бить ею по серым прутьям решётки, и все полезли в постели.

– Кто-нибудь может помочь мне перенести «СаундСкрайбер»? – спросил я охранника. Бентли хотел что-то сказать, но грациозный чёрный заключённый подошёл и пообещал:

– Нет, сэр, не извольте переживать.

Теперь я мог его получше разглядеть – его сложение было почти безупречным, зубы белыми, лицо приятным; яркие сине-зелёные глаза контрастировали с насыщенным цветом кожи. Кожа головы блестела, как маслом намазанная, – по-видимому, он брил голову, не давая волосам, которыми его наделила природа, расти. Он повернулся к остальным, готовящимся ко сну:

– Слышите, а? Никто пальцем не тронет эту машину, правильно?

– Нет, – ответил кто-то, и остальные подхватили.

– А то мне придётся кое с кем во дворе побеседовать, и от такой беседы останутся вмятины.

– Хорошо! – сказал кто-то.

– Есть, Ханибой! – подхватил кто-то ещё.

Тут я понял, что всё это время со мной говорил он – Люций Ханибой Спун, тот самый, за кем я сюда пришёл. Я снова начал представляться и говорить, как я о нём узнал, но Ханибой меня перебил:

– Я знаю, кто вы, мистер Паркер. Вы только что представлялись.

Я неловко добавил:

– Буду очень рад записать вас, э-э… Люций.

– Все тут зовут меня Ханибоем, зачем вам делать наоборот?